Жириновский Фрейд и Россия  > Humans.ru  > Клуб ЧеловекИ  > Пробная тема  > Жириновский Фрейд и Россия

Оглавление сборника

1.      Примечание редактора

2.      Жириновский, Фрейд и Россия

3.      Лейбин, Фрейд и Россия

4.      Фрейд как основатель ложной теории и практики

Примечание редактора

Мы решили опубликовать эти три статьи Акимова Олега Евгениевича в "Пробной теме". Они идут не в хронологическом порядке, на первом месте расположен материал имеющий больше отношения к России и возможно менее спекулятивный. Если вас заинтересует творчество и исторический анализ автора, Вы сможете прочесть его аналитическую статью "Анна О. – первая пациентка Фрейда", списаться с автором и далее знакомиться с его книгами.

Если же говорить о причине переноса этих статей из рубрики "Психология", то стоит отметить, что Акимов О.Е. тщательно анализирует имеющиеся тексты, сверяет их, приводит обширные цитаты, дающие представление об источнике. В его статьях и факты из биографии Фрейда и цитаты из Гитлера и Жириновского. В определенном смысле эти особенности и обуславливают невозможность более обширного представления

этих статей на нашем сайте. Провокативный и обвинительный стиль автора сочетается с неубедительными логическими выводами. Недостаточен подбор исторического материала. Так, Акимов рассказывает содержание писем Фрейда, которые не доступны для чтения, но умозрительно Олег Евгеньевич вывел их содержание. Сравнение стилей Брейера и Фрейда также осуществлено не по признанным литературоведческим методикам, а скорее по принципу очевидности: "Здесь можно было бы закончить мою статью, поскольку всем здравомыслящим людям уже стало понятно, что первый случай истерии написал Фрейд". Анализируя экономический и политический аспекты деятельности последователей Фрейда, Акимов тоже представляет интересные, но вырванные из общей картины факты.

Так ли важно, насколько точны описания в первых статьях психоанализа? Ведь современные психоаналитики не ограничивают себя только фрейдизмом. Ознакомившись с этими статьями Акимова, я не могу сказать однозначно, верен ли вывод Акимова О.Е. о том, что Фрейд использовал подлог. Но в чём я точно не согласен с автором, так это с отрицанием позитивного вклада Фрейда. Исследование подсознательного во многом развивалось благодаря Фрейду. И фрейдовское исследование перверсий достойно всякого уважения, в то время как позиция Акимова О.Е. вызывает недоумение. Допустим, автору не нравится, что в мире существуют гомосексуальные связи, а также гетеросексуальный оральный секс и даже поцелуи. Допустим, Акимов считает аморальным или неэстетичным писать об этих явлениях, рассказывать о них студентам психологам. Но подобные личные пристрастия автора не опровергают проведенное Фрейдом исследование.

Обличительный стиль свойственен Акимову Олегу Евгениевичу: он Фрейда обвиняет в подлоге и отравлении, российских психоаналитиков в нанесении психологических травм, Исаака Ньютона тоже считает посредственным и убийцей [1], своего научного оппонента Акимов самым нелестным образом обвиняет в глупости [2]. Публичное обличение может быть интересно, но это отличается от конструктивного и дискуссионного стиля, которого мы придерживаемся на www.humans.ru.

В общем, читайте, думайте, комментируйте. Могу лишь добавить, что первые 4 комментария относятся только к статье "Жириновский, Фрейд и Россия", а далее по этому адресу были добавлены и статьи "Лейбин, Фрейд и Россия", "Фрейд как основатель ложной теории и практики".

Полозов Юрий Сергеевич, 24.12.2005

1. Акимов О.Е. "Кто заложил основы классической механики" /humans/3817
2. Переписка Акимова О.Е. http://www.sciteclibrary.ru/rus/catalog/pages/8078.html

Жириновский, Фрейд и Россия

Акимов Олег Евгеньевич

– I –
Когда Сократ приходил на городской рынок, он неизменно повторял: «Сколько же существует вещей, без которых мне можно прожить!» [1, с. 111]. Когда я захожу в Интернет, мне хочется сказать нечто аналогичное. Однако Сократ частенько бывал на рынке и не для того, чтобы приобретать там какие-то вещи, а для того, чтобы вести интересные беседы со своими односельчанами. Если будет позволено сравнивать малое с великим, то и я хотел бы воспользоваться Интернетом, как Сократ рынком, чтобы начать беседу на одну важную для всех нас тему.
Однажды прогуливаясь по психоаналитическим сайтам, я неожиданно набрел на сайт Яны Станиславовны Дубейковской (http://ysd.ru/)", оформленный в ярко оранжевый цвет Украинской революции. Дубейковская является директором коммерческого предприятия ООО «Центр Прикладного психоанализа», которое предлагает «интеллектуальные услуги» по завоеванию: «победы без страха», «власти без ненависти», «любви без зависти», «денег без вины» и всего этого она обещает добиться с помощью «психоанализа без кушетки».
Дубейковская считает и предлагает себя, как политического технолога. Но вот что странно, политику она очень не любит. В интервью журналисту одной из газет она сказала: «Для политиков характерно абсолютно некритичное отношение к себе», «им кажется, что без них и солнце не взойдет», «политик в психологическом плане – это маленький ребенок». «Нормальные люди имеют нормальные простые профессии. А люди, у которых внутри сидит комплекс проблем, должны заниматься сложной дифференцированной деятельностью. Одним из таких занятий является политика. Гитлер ведь мог стать художником, но стал вождем».
В принципе, с Дубейковская можно было бы согласиться, только зачем же она сама рвется в политику. Так, например, на последних президентских выборах она была одним из руководителей штаба Глазьева. Чтобы заявить о себе погромче, она наговорила обидных слов в адрес вице-спикера Государственной Думы. Она сказала: «Жириновский – это больше артист, чем политик. Для артиста главное – выступать, показывать. Это не связано с обретением любви как средства влияния, когда своим заявлением, своим жестом, поступком ты меняешь всю ситуацию вокруг. Особенность Жириновского в том, что он очень хорошо вписан в систему власти и отвлекает на себя подростковые отцеубийские проекции. Поле массовой психики заполнено проблемами, подавленностью какими-то страхами. Люди ищут фигуры в политической системе, которые могут стянуть на себя негативные проекции. И тут появляется Жириновский, всегда готовый почудить, похулиганить».
Жириновскому можно относиться, конечно, по-разному, но мне кажется, директору коммерческого предприятия по обслуживанию политиков нужно все же выражаться поаккуратнее. Владимир Вольфович за словом в карман не полез и тут же попытался объяснить Дубейковской, что, оскорбляя лидера большой партии, которого в Думу выбирали миллионы людей, она тем самым оскорбляет и этих избирателей. «...Партии в нашем государстве (я имею в виду настоящие партии) проистекают из самого народа», – написал ей в письме лидер ЛДПР.
Однако Дубейковская эту важную его мысль не поняла и в ответном послании еще больше стала оскорблять его избирателей. Она написала: «Пьяницы и полудурки тоже существенная и активная часть нашего родного электората – я как политтехнолог это прекрасно понимаю. Надо вам срочно менять свою социальную базу. Смело верю, что здравого интеллекта и политического артистизма у Жириновского достаточно, чтобы развернуться от депрессивного электората к активной и жизнерадостной молодежи».
На эти слова вице-спикер уже не стал реагировать. Дубейковская же открыла на своем сайте страничку для всех желающих, кто хотел бы излить свою ненависть на него. Со всей страны таких желающих набралось два человека. В одном послании выражалось желание, чтобы Дубейковская вызвала Жириновского «К барьеру». «У Соловьева – аудитория большая, резонанс», – написал некий Евгений. В другом послании никакой определенной мысли не содержалось, одни лишь обидные слова, которые я воспроизводить не стану.
Поскольку эта форма дискредитации Жириновского не прошла, то через полгода Дубейковская решила тактику поменять. Политтехнолог подала на Жириновского в суд. Для этого она выбрала из его ответного письма отдельные хлесткие фразы, вписала их в свое исковое заявление и потребовала от суда, чтобы вице-спикер выплатил ей из своего кармана миллион рублей за попрание ее чести и достоинства.
Выхваченные из текста фразы, конечно, не передают содержания всего письма Жириновского, между тем задумка его состояла в следующем. Сказав, что, оскорбляя лидера большой партии, она оскорбляет народ, Владимир Вольфович стал перечислять дела партии с самого ее зарождения. В частности, он писал: «Мы, ЛДПР, вышли на политическую арену в 1977 году. Чем Вы, мадам, занимались тогда? Были школьницей в красном галстуке? Тогда "чудить" было весьма небезопасно, но мы в рамках советской, "брежневской" конституции пытались организовать политическую партию».
Далее: «1987 год. Самое начало атак на меня...» и снова вопрос Жириновского: «Где были тогда Вы и Ваши работодатели? Молча рассовывали по карманам подачки от власти?» Разумеется, последняя фраза относится к «работодателям», так как Дубейковская в то время была слишком молода. Однако она решила обыграть этот пассаж и написала в исковом заявлении, будто Жириновский оклеветал именно ее.
Жириновский блестящий стилист и свой ответ построил предельно ясно. Он называл года – 1977, 1987, 1989, 1990, 1991, – и спрашивал, что делала она и ее товарищи коммунисты. Поскольку Дубейковская – известный политтехнолог, руководила избирательной кампанией Глазьева, человека близкого к коммунистам, которые, в свою очередь, являются ярыми противникам ЛДПР, то Жириновский в своем письме в лице Дубейковской, конечно, клеймил Глазьева и весь левый спектр политиков, ответственных, как он считает, за беды страны. Политтехнолог же все грехи коммунистов взяла на себя. В общем, ее политическая игра здесь более чем очевидна.

– II –
Я не состою в ЛДПР, никогда не голосовал за Жириновского, более того, мне многое не нравится, что и как делает он и его партия. Однако меня поразила та нечестная технология, которую использовала против него Дубейковская. Это подтолкнуло меня к тому, чтобы познакомиться с ее психоаналитической методикой поближе. Было любопытно узнать, как эта женщина может давать советы известным политикам, опираясь на учение Фрейда, о котором мне кое-что известно.
Мое внимание было привлечено названием одной ее статьи: «Зигмунд Фрейд о кадровой работе в Советской России». «Странно, – подумал я, – ведь родоначальник психоанализа не писал о нашей стране на подобные темы». Как оказалось, автор намеренно дала дезориентирующий заголовок, чтобы привлечь к своей статье внимание читателей. Я поймался на ее удочку, статью прочитал и пожалел о потерянном времени.
Сначала я знакомился с политическими выступлениями Дубейковской и существом ее спора с Жириновским. Но узнав, что она является доцентом Высшей школы экономики и ведет курсы, базирующиеся на учении Фрейда, включая психоаналитические подходы в политике, сильно расстроился и вот почему.
Свою психоаналитическую методику в приложении к политике Дубейковская пояснила так: «Я быстро поняла операциональность таких психоаналитических образов как образ "отца", и "отцеубийцы" и начала их активно использовать в имиджмейкерском ремесле. Структура массовых проекций и идентификаций, провокация агрессии и чувства вины стали органичной частью моего инструментария понимания процесса выборов. Однако до сих пор помню, что тезис о том, что "политик всегда мужчина" я восприняла как приговор. Нет – мне, конечно, было понятно, что политикой занимаются женщины с отцовскими идентификациями, что сама политика – это яркое проявление фаллоцентризма, эдипальной конкурентности и силового самоутверждения. Но что-то мешало мне закрыть тему женщины-политика из спектра интересных мне проблем».
Строить политическую технологию на низменных чувствах людей, их агрессии и желании убить «отца», весьма опасно и аморально. Нужно будить в людях радость, доброту и любовь. «Фаллоцентризм», «эдипальная конкурентность» и т.д. – все это ложные псевдонаучные понятия психоаналитиков, которые только компрометируют и оскорбляют реальные отношения между людьми. Приведенные слова она сказала в статье [13]. В конце этой статьи, написанной по случаю женского праздника, политтехнолог высказала пожелание: «Предлагаю заменить статью за мужеложство на статью за мужланство».
Жириновский, обращаясь к Дубейковской, написал: «Однако, у Вас весьма современный подход к психоаналитике. Куда уж тут Юнгу! В этом Ваша беда. Если бы Вы и подобные Вам, не чудили бы в политической науке, не хулиганили бы в психоанализе, то уровень ЛДПР был бы еще выше, а Россия жила бы намного лучше, чем сейчас». Не знаю, как на счет политического «уровня ЛДПР», но то, что без психоаналитиков «Россия жила бы намного лучше», в этом нет сомнений.
Признаться, некоторое время я находился в растерянности. С одной стороны политическая позиция, занимаемая Жириновским по многим злободневным вопросам дня, мне представляется спорной. С другой, нельзя оставлять без внимания и те опасные тенденции, развивающиеся у нас в стране, которые олицетворяет деятельность Дубейковской. Больше всего вызывает беспокойство быстрое внедрение фрейдистской идеологии в политическую, образовательную и воспитательную сферы.

– III –
Как бы не относиться к неординарной личности Владимира Вольфовича, но, похоже, он прав: многочисленные институты психоанализа, в том числе, политтехнологические, России не нужны. Если бы вице-спикер в свойственной ему раскованной манере сказал о Фрейде, что он «подлец» и «подонок», я бы согласился. По-моему, отец-основатель психоанализа действительно был порядочным аферистом. Вы посмотрите, какую жульническую технологию по выколачиванию денег из населения он придумал, а между тем она больше калечит психику человека, чем лечит. Ганс Айзенк это однозначно установил на основе добротных статистических выкладок (об этом рассказывается в книге [2, с. 189 и далее]).
Более того, Дороти Роу в предисловии к известной книге Джеффри Мэссона «Против терапии» беспристрастно констатирует: результаты любой формы психотерапии примерно одни и те же – у одной трети больных психическое здоровье немного улучшается, у другой трети останется без изменения и еще у одной трети ухудшается; причем через несколько недель или месяцев у тех, у кого здоровье по прошествию курса лечения улучшилось, снова может ухудшиться [3, с. 20]. Мэссон в своей книге убедительно доказывает, что ни один психиатрический метод нельзя считать научно обоснованным.
Сегодня, говорит он, приходит, наконец, понимание того, что лечебный эффект всецело зависит от личности врача, а не от метода, которым он пользуется. Замечено, что молодые и «неопытные» врачи достигают большего оздоровительного эффекта, чем пожилые и «опытные». Хорошенькая молодая девушка, появившаяся в нервно-психическом диспансере сразу после получения аттестата, способна оказать самое благоприятное воздействие на пожилых мужчин, страдающих тяжелыми формами душевного расстройства. В Средние века, душевнобольных просто избивали палкой или как-то иначе наказывали. При этом тогдашние врачи тоже отмечали определенный прогресс в «лечении». В связи с этим уместно рассказать об одном случае, описанном Мэссоном.
В начале марта 1990 г. в Чикаго в возрасте 86 лет ушел из жизни «выдающийся» психоаналитик Бруно Беттельхейм. Вся Америка скорбела по «образцу сострадания, доброты и человеколюбия». Но вот 13 марта того же года в «Нью-Йорк Таймс» появляется статья коллеги-психоаналитика, Рудольфа Экстейна, который написал, что Беттельхейм превратил детский приют, которым заведовал много лет, в настоящий «концентрационный лагерь». Он и его подручные систематически избивали и оскорбляли больных ребятишек. Причем об этих издевательствах знали родители и все работники пансионата. Однако жестокий и хитрый «доктор» сумел всех так запугать, что никто не мог сказать против него ни слова.
Мэссон утверждает, что данный случай вполне ординарен, поскольку сам психоаналитический метод сравним по своему ошарашивающему эффекту разве что с электрошоком, от которого все терапевты давно отказались. Да что говорить о бессердечности психоаналитиков, когда родоначальник так называемой гуманистической психологии, Карл Роджерс, являет образцовым пример человеческой черствости. Мэссон пишет, что он крайне холодно относился к своей дочери и совершенно не признавал очаровательную внучку [3, c. 255]. Его бездушность естественным образом распространялась и на пациентов. Автор книги «Против терапии» проиллюстрировал свойство его характера на множестве ярких эпизодов из его жизни.
Часто можно слышать слова возмущения: «Да что вы такое говорите! Доктор N – настоящий профессионал и эталон добропорядочности. Его знает весь мир, как гениального теоретика и практика». Так вот, в подавляющей массе случаев этот «гений» оказывается обыкновенным прохвостом, а весь мир живет мифами о нем. Данное соображение, прежде всего, относится к Зигмунду Фрейду.
Я долго размышлял над тем, как в небольшой статье показать, что основоположник психоанализа не был ученым и в своих книгах нес полную околесицу. В Интернете можно найти небольшую статью [4], в которой я рассказал о своих исследованиях биографии отца-основателя. Сейчас мне хочется продолжить начатую тему, только упор сделать на пагубности его учения. В самом деле, если гуманистическая психология Роджерса или когнитивно-поведенческая терапия Айзенка выглядят еще более или менее безобидно, то в отношении психоанализа этого уже никак не скажешь.
Чтобы в этом убедить читателя, я процитирую несколько характерных пассажей из нетленных сочинений Фрейда. Умному человеку они скажут о многом сами за себя. Впрочем, один комментарий мне все же придется сделать. Дело в том, что я должен извинится перед читателем, который никогда не читал фрейдовских опусов. Такое может случиться и со «специалистом», работающим в этой области. Почему? Я сейчас объясню.
Когда-то, в советское время, во всех кабинетах, начиная от генерального секретаря и кончая парторгом самого задрипанного завода, стояли книжные стеллажи, ломящиеся от десятков томов полных собраний сочинений Маркса и Ленина. Однако обитатели партийных кабинетов плохо представляли себе, что написали классики марксизма-ленинизма, поскольку никогда не брали со стеллажей их книг. Нечто похожее происходит и с современными психоаналитиками. На Фрейда они, конечно, молятся, как коммунисты на Ленина, даже анализируют в точности по нему, но книг его никогда не читали, поэтому очень удивятся, когда прочтут сейчас, о чем сто лет назад писал их идол.
Итак, со следующего подраздела я начну цитировать классика, однако спешу предупредить новичков. Сейчас они столкнутся с самой низкопробной порнографической литературой, которая когда-либо печаталась со времени изобретения Гуттенбергом книгопечатного станка. Об этой историко-литературной достопримечательности должен помнить и редактор, просматривающий текст этой статьи. Он обязан учитывать, что подобной продукцией сегодня завалены полки всех книжных магазинов и библиотек. Десятки отечественных типографий дённо и нощно шлепают миллионными тиражами труды венского авантюриста. Моя вина состоит лишь в том, что я осмелился широко растиражированный текст вставить себе в статью.

– IV –
Приведу содержание и истолкование двух типичных сновидений из книги Фрейда «Толкование сновидений». Перед их изложением автор с гордостью вопрошает:
«Кто до толкования [т.е. до его выдающегося "научного" открытия] мог бы предугадать наличие сексуального влечения в следующем сновидении? Субъект сообщает: "Между двумя дворцами стоит маленький домик; ворота его на запоре. Жена ведет меня по улице, подводит к домику, толкает дверь, и я быстро вхожу во двор, несколько поднимающийся в гору". Кто имеет известную опытность в толковании сновидений, – комментирует Фрейд, – тот сейчас же увидит в проникновении в тесные помещения и в открывании запретных дверей наиболее употребительную сексуальную символику и с легкостью истолкует это сновидение как изображение попытки coitus'a a posteriori [сноска издателя: половой акт сзади]. Узкий двор, подымающийся в гору, несомненно, влагалище; помощь, оказываемая женой в сновидении, указывает на то, что в действительности лишь уважение к жене послужило препятствием к осуществлению такой попытки; полученная справка говорит, что накануне сновидения в дом спящего поступила молодая служанка, произведшая на него благоприятное впечатление и вызвавшая в нем мысль, что она, наверное, не отклонила бы такого предложения» [5, с. 286].
Воспроизведем второе сновидение вместе с объяснениями Фрейда (они приведены в квадратных скобках): «Кто-то забрался в дом, и она в страхе позвала сторожа. Но тот мирно отправился вместе с громилами в церковь [влагалище], к которой вели несколько ступеней [символ коитуса]; позади церкви была гора [лобок], а на верху густой лес [растительность на лобке]. На стороже был шлем и ряса [демоны в рясах, по словам специалистов, носят всегда фаллический характер]; у него большая рыжая борода. На громилах, мирно шедших с ним, были длинные мешкообразные фартуки [две части мошонки]. Из церкви в гору вела дорога. Последняя с обеих сторон поросла травой и кустарником, который становился все гуще и на вершине горы переходил в дремучий лес» [5, с. 298].
Помнится, в одном из разговоров с Юнгом Фрейд как-то обронил: «Я просто не могу демонстрировать большей наготы перед читателем». При чтении подобных сновидений и комментариев к ним у этого самого читателя тут же возникает вопрос: что ж такого мог оставить Фрейд за пределами «Толкования сновидений»? По мнению психоаналитика, мужские половые органы обычно символизируются лицами, а женские – ландшафтами. Приведу его расшифровку символики снов: «Все продолговатые предметы, палки, трости, деревья, зонты (аналогия с эрекцией!), все длинные и острые орудия: ножи, кинжалы, пики служат для изображения мужского полового органа. Употребительным, хотя и малопонятным символом его служит пилка для ногтей. Коробки, жестянки, ящики, шкафы, печки соответствуют половой области женщины. Комнаты в сновидениях по большей части – женщины (по-немецки созвучие: Zimmer и Frauenzimmer). Понятия "закрытый" или "открытый", очевидно, относятся сюда же. Сновидение, в котором спящий спасается через анфиладу комнат, изображает публичный дом. Лестницы, подъем по ним и схождение – символическое изображение коитуса... "Гладкие" стены – мужчины... Столы – по большей части женщины; по всей вероятности, вследствие контраста их ровной поверхности с рельефностью женского тела... Из предметов одежды женская шляпа изображает почти всегда половые органы мужчины. В сновидениях мужчин галстук служит зачастую символом пениса, не только потому, что он имеет продолговатую форму, "свешивается! и служит характерным атрибутом мужчин, но и потому, что галстук можно выбрать себе любой, по желанию. Лица, пользующиеся этим символом в сновидении, имеют обычно целую коллекцию галстуков и очень часто их меняют. Все сложные машины и аппараты в сновидениях – большей частью половые органы, в изображении которых символика сновидений вообще чрезвычайно изобретательна. В равной мере сюда же следует отнести многие ландшафты, особенно такие, где имеются мосты или горы, поросшие лесом. Наконец, различные непонятные новые словообразования могут оказаться соединением нескольких слов, относящихся к половой жизни. Возня с маленьким ребенком, физическое наказание его служат обычно изображением акта онанизма» [5, с. 291–292].
Разумеется, в приведенных толкованиях нет никакой науки. Перед нами плод сексуальной фантазии самого автора, которая случайным образом проецируется им на самые обычные сюжеты, в то время как в них и намека нет на сексуальное содержание. Проецированием как неким эпистемологическим приемом пользуются все малообразованные люди (шаманы, знахари, маги и мистики), когда пытаются подо что-то подвести теоретическую базу. Этой примитивной, но широко распространенной методикой пользовались и древние оракулы, трактующие случайно возникающие символы, и мифотворцы эпохи античности, хироманты, алхимики, астрологи Средневековья. Система проекций, принятая Фрейдом, крайне произвольна. Она не имеет никаких вероятностных характеристик, т.е. статистического измерения, и, по сути, ничем не отличается от тех систем проекций, которыми пользуются обыкновенные гадалки, ворожащие на картах и других предметах.

– V –
Процитирую несколько фрагментов из «Трех очерков по теории сексуальности», которые, как и «Токование сновидений», имеют общий тираж у нас в стране несколько миллионов экземпляров. Я хочу, чтобы читатель хорошенько сосредоточился и немного поразмышлял над прочитанным. После этого, я надеюсь, он воспользуется моим советом, который состоит в следующем. Если у вас в доме имеются книжки Фрейда, не поленитесь, встаньте с дивана, возьмите их с полки и спустите в мусоропровод, чтобы их, не дай Бог, не прочитали ваши дети и внуки. А сейчас внимательно читайте текст, написанный отцом-основателем.
«Нормальной сексуальной целью, – пишет он, – считается соединение гениталий в акте, называемом совокуплением, которое ведет к разрядке сексуального напряжения и временному угасанию сексуального влечения (удовлетворение, аналогичное насыщению при голоде). И все же при нормальном сексуальном процессе можно заметить элементы, развитие которых ведет к отклонениям, описанным как перверсии. Предварительными сексуальными целями считаются известные промежуточные процессы (лежащие на пути к совокуплению) отношения к сексуальному объекту – ощупывание и разглядывание его. Эти действия, с одной стороны, сами дают наслаждение, с другой стороны, они повышают возбуждение, которое должно существовать до достижения окончательной сексуальной цели. Одно определенное прикосновение из их числа взаимное прикосновение слизистой оболочки губ получило далее как поцелуй у многих народов (в том числе и высокоцивилизованных) высокую сексуальную ценность, хотя имеющиеся при этом в виду части тела не относятся к половому аппарату, а составляют вход в пищеварительный тракт. Все это – те моменты, которые позволяют установить связь между перверсией и нормальной сексуальной жизнью и которые можно использовать для классификации перверсий. Перверсии представляют собой либо выход за анатомические границы частей тела, предназначенных для полового соединения, либо остановку на промежуточных отношениях к сексуальному объекту, которые в норме быстро исчезают на пути к окончательной сексуальной цели.
Психическая оценка, которую получает сексуальный объект как желанная цель сексуального влечения, в самых редких случаях ограничивается его гениталиями, а распространяется на все его тело и имеет тенденцию включать в себя все ощущения, исходящие от сексуального объекта. Та же переоценка переносится в психическую область и проявляется как логическое ослепление (слабость суждения) по отношению к душевным проявлениям и совершенствам сексуального объекта, а также как готовность подчиниться и поверить всем его суждениям. Доверчивость любви становится, таким образом, важным, если не самым первым источником авторитета. Именно эта сексуальная оценка так плохо гармонирует с ограничениями сексуальной цели соединением одних только гениталий и способствует тому, что другие части тела избираются сексуальной целью. Значение фактора сексуальной переоценки лучше всего изучать у мужчины, любовная жизнь которого только и доступна исследованию, между тем как любовная жизнь женщины, отчасти вследствие культурных искажений, отчасти вследствие конвенциональной скрытности и неоткровенности женщин, погружена еще в непроницаемую тьму.
Использование рта как сексуального органа считается перверсией, если губы (язык) одного лица приходят в соприкосновение с гениталиями другого, но не в том случае, если слизистые оболочки губ обоих лиц прикасаются друг к другу. В последнем исключении заключается приближение к норме. Кому противны другие формы перверсий, существующие, вероятно, с самых древних доисторических времен человечества, тот поддается при этом явному чувству отвращения, которое не допускает его принять такую сексуальную цель. Но граница этого отвращения часто чисто условна; кто со страстью целует губы красивой девушки, тот, может быть, лишь с отвращением сможет воспользоваться ее зубной щеткой, хотя нет никакого основания предполагать, что полость его собственного рта, которая ему не противна, чище, чем рот девушки. Тут внимание привлекается к моменту отвращения, которое мешает либидозной переоценке сексуального объекта, но, в свою очередь, преодолевается либидо. В отвращении хотят видеть одну из сил, которые привели к ограничению сексуальной цели. Обыкновенно влияние этих ограничивающих сил до гениталий не доходит. Но не подлежит сомнению, что и гениталии другого пола могут быть сами по себе предметом отвращения и что такое поведение составляет характерную черту всех истеричных больных (особенно женщин). Сила сексуального влечения обыкновеннее всего проявляется в преодолении этого отвращения.
Еще отчетливее, чем в предыдущем случае, становится ясным при использовании заднего прохода, что именно отвращение налагает печать перверсии на эту сексуальную цель. Но пусть не истолкуют как известное пристрастие с моей стороны мое замечание, что оправдание этого отвращения тем, что эта часть тела служит выделениям и приходит в соприкосновение с самым отвратительным – с экскрементами, не более убедительно, чем то оправдание, которым истеричные девушки пользуются для объяснения своего отвращения к мужским гениталиям: они служат для мочеиспускания.
Сексуальная роль слизистой оболочки заднего прохода абсолютно не ограничивается общением между мужчинами, оказываемое ей предпочтение не является чем-то характерным для инвертированных чувств. Наоборот, по-видимому, педерастия у мужчины обязана своим значением аналогии с актом с женщиной, между тем как при сношении инвертированных сексуальной целью, скорее всего, является взаимная мастурбация» [6, с. 133–135].
Вы понимаете, конечно, что никакой научной ценности эта «теория сексуальности» не имеет. У всех нормально воспитанных людей она вызывает только чувство брезгливости. Если кто-то попытается указать на практическое значение порнографических текстов Фрейда, то он тоже ошибется. В практических целях это и добрая полусотня других его произведений вам не поможет. В благополучных семьях XIX столетия половым воспитанием детей, включая гигиенические навыки, занимались гувернантки или няни. Сейчас в нашей стране институт гувернанток и нянь возрождается. Знакомство же с текстами Фрейда не только бесполезно, но и очень вредно для нравственного воспитания детей и подростков. Нам нужно также всегда помнить о кокаине, который Фрейд употреблял при написании подобных текстов (об этом я подробно рассказываю в своей книге [7]).

– VI –
В «Анализе фобии пятилетнего мальчика» Фрейд рассуждал следующим образом: мальчик Ганс думал, что пипка нужна ему для писания, однако известно еще одно назначение этого органа. И вот автор набросал сценарий того, как могло бы происходить открытие мальчиком этой важнейшей функции. Он подвергает малыша тяжелым испытаниям. Бедный Ганс смертельно обижается на мать, которая спит с его отцом, из-за ревности он хочет убить своего папашу и новорожденную сестренку, у него появляется боязнь лошадей, но вот приходит волшебник, доктор Фрейд, и снимает все познавательные проблемы мальчика.
Вместо того чтобы писать скучным академическим языком научную статью, психоаналитик решает сочинить захватывающий роман, как «мальчик ищет случай видеть пипки других людей», как «ему нравится показывать свои половые органы», как «одна из его маленьких подруг помогла ему при мочеиспускании и, таким образом, могла видеть его половой орган», как «его желание оставалось невытесненным», как ему удалось найти «активные формы сексуального удовлетворения». И вот уже миллионы людей по всему миру утирая глаза, влажные от слез, читают выдающийся труд австрийского психоаналитика. «Анализ фобии пятилетнего мальчика» становится эталоном проведения психотерапевтических мероприятий. Профессора и академики российских учебных заведений разбирают день за днем события, пережитые Гансом. Студенты конспектируют работу Фрейда, проводят по ней десятки семинаров, сдают экзамены по истории болезни мальчика, поскольку гениальному автору удалось не просто зафиксировать уникальный случай, а на практике собственноручно провести сложнейшую процедуру излечения опасного невроза.
В «Трех очерках по теории сексуальности» Фрейд говорит, что нет ничего противоестественного в сосании мужского члена женщиной. «Анализ фобии пятилетнего мальчика» как раз и начинается с разъяснений этого актуального для всех студентов-девушек факта. «Первые сведения о Гансе, – пишет Фрейд, – относятся ко времени, когда ему еще не было полных трех лет. Уже тогда его различные разговоры и вопросы обнаруживали особенно живой интерес к той части своего тела, которую он на своем языке обычно называл пипкой. Так однажды он задал своей матери вопрос:
Ганс: "Мама, у тебя есть пипка?"
Мать: "Само собой разумеется. Почему ты спрашиваешь?"
Ганс: "Я только подумал".
В этом же возрасте он входит в коровник и видит, как доят корову. "Смотри, – говорит он, – из пипки течет молоко".
Уже эти первые наблюдения, – комментирует Фрейд, – позволяют ожидать, что многое, если не большая часть из того, что проявляет маленький Ганс, окажется типичным для сексуального развития ребенка. Я уже однажды указывал [а именно, в "Трех очерках по теории сексуальности"], что не нужно приходить в ужас, когда находишь у женщины представление о сосании полового члена. Это непристойное побуждение довольно безобидно по своему происхождению, так как представление о сосании связано в нем с материнской грудью, причем вымя коровы выступает здесь опосредствующим звеном, ибо по природе это – грудная железа, а по виду и положению своему – пенис. Открытие маленького Ганса подтверждает последнюю часть моего предположения.
В то же время его интерес к пипке не исключительно теоретический. Как можно предполагать, у него также имеется стремление прикасаться к своему половому органу. В возрасте трех с половиной лет мать увидела, что он держит руку на пенисе. Мать грозит ему: "Если ты это будешь делать, я позову д-ра А., и он отрежет тебе твою пипку. Чем же ты тогда будешь делать пипи?" Ганс: "Моей попой". Тут он отвечает еще без сознания вины, но приобретает при этом "кастрационный комплекс", который так часто можно найти при анализе невротиков, в то время как они все протестуют против этого» [6, с. 39].
Последний абзац показывает, как из шутливой фразы, сказанной мамой, которую она потом, видимо, напомнила сыну, когда тот стал взрослее, Фрейд вывел наличие у всех детей мира кастрационного комплекса. Основатель психоанализа об этом комплексе говорил постоянно, однако кроме этого придуманного им случая с Гансом у него не было доказательств, что хоть один мальчик когда-нибудь в жизни переживал за свою пипку.
За всеми вопросами и ответами, приведенными в «Анализе фобии пятилетнего мальчика», мы узнаем одно и то же лицо – несчастного Фрейда. Это его одолевает патологический интерес к половым органам. Если даже предположить, что подобное любопытство проявил трехлетний мальчик, то нормальный доктор не стал бы вести с ним беседы на эти темы. Он обязан был ему объяснить, что в его возрасте лучше интересоваться игрушками, книжками с картинками, предметами окружающего мира, но никак не пипками мамы и папы. Мудрый, правильно воспитанный человек постарался бы отвлечь малыша от несвоевременного любопытства. Вместо этого читатель видит, как взрослый дядя, по сути, занялся растлением ребенка.
К счастью, Фрейд обманул читателя, заявив, будто запись диалогов ему предоставил отец Ганса. В книге [2], детально разбирая отдельные сюжеты этого сочинения, я попытался доказать, что никаких диалогов в действительности не происходило. Весь, написанный текст, выглядит слишком вымученно и противоречиво, чтобы соответствовать реальности. Видно, что автор плохо знает психологию детей, и большую часть текста либо просто придумал, либо скопировал со своего патологического детства.

– VII –
Теория Фрейда опасна для неподготовленной к жизни молодежи, но более опасна его практика. Отец-основатель, конечно, не был ангелом, и хорошенькие девушки подвергали себя риску, когда шли к нему на анализ. Всю терапию он и его последователи, конечно, проводят в строгой секретности. До сих пор история не донесла до нас ни единого документа, прямо указывающего, что Фрейд был замешан в сексуальных связях со своими пациентами. Однако существует масса косвенных свидетельств, которые бросают на него тень. Кроме того, существует достаточное количество фактов, говорящих о грубом нарушении врачебной этики со стороны других аналитиков. Отношение между пациенткой и врачом-аналитиком всегда доверительные, по-другому и быть не может. Даже с точки зрения обычной психологии этот момент требует повышенного внимания, в психоанализе же интимный контакт превращается в тигель «целительного» процесса. Почитайте внимательно биографии известных психоаналитиков и вы убедитесь, что они занимались далеко не безобидным ремеслом. В результате взаимного проникновения душ и тел пациентка либо выходила замуж за своего врача (через это прошли жены Карла Юнга, Шандора Ференци, Эриха Фромма, Вильгельма Райха), либо становилась его любовницей, как Сабина Шпильрейн и Тони Вольф у того же Карла Юнга, Элма Палош у того же Шандора Ференци, Мария Бонапарт у Рудольфа Лёвенштайна и т.д.
Всякое «сопротивление» пациентки будет сломлено врачом, по условию их официального контракта. Сексуальные чувства – а других аналитик и не предполагает – тоже естественным образом встроены в теорию психоанализа под наукообразным термином трансфер – перенос любовной страсти пациентки на аналитика. В «Этическом кодексе» говорится: «Терапевтические отношения между пациентом и психоаналитиком основываются на доверии и обоюдном информированном согласии... Психоаналитик должен в тактичной форме достичь согласия с пациентом по поводу времени встреч, оплаты и других правил и обязательств, адекватно объяснить суть реальных и терапевтических отношений». Неужели кто-то думает, что опытный аналитик не сможет «в тактичной форме достичь согласия»? Очень даже сможет, а пациентка за эти его старания перечислит на его счет кругленькую сумму.
Фрейд в «Заметках о любви в перенесении» специально рассмотрел случай, «когда пациентка делает совершенно определенные намеки или прямо заявляет, что, как любая смертная женщина, влюбилась в анализирующего ее врача» [8, с. 160]. Автор потратил три страницы на обсуждение вопроса: «как должен вести себя аналитик, чтобы не потерпеть неудачи при таком положении, если для него несомненно, что лечение необходимо продолжить, несмотря на такое любовное перенесение, а поэтому перешагнуть через него?» Затем твердо сказал: «аналитик никогда и никоем образом не должен отвечать на предлагаемую ему нежность или принимать ее. Наоборот, он должен считать момент подходящим для того, чтобы отстаивать перед влюбленной женщиной нравственные требования и необходимость отказа; добиваться от нее, чтобы она прекратила свои требования и продолжала аналитическую работу, преодолев животную часть своего Я» [8, с. 164].
Легко писать этические наставления, когда сидишь один за письменным столом, и совсем иное дело, если перед тобой на кушетке в соблазнительной позе лежит молодая женщина, в которую ты успел влюбиться. Все фальшивые табу Фрейда летят в тартарары, и могучая энергия либидо берет свое. Не случайно в современном психоанализе появился новый раздел – психоанализ психоанализа, т.е. разрешение средствами психоанализа запутанных проблем, возникших между пациенткой и врачом в процессе психоанализа.
Меня лично всегда удивляла беспечность мужей, которые позволяют своим женам посещать психоаналитические кабинеты. Разве может кого-то остановить моральная норма, прописанная в «Этическом кодексе»: «Сексуальные отношения между аналитиком и пациентом или членами его семьи наносят вред обеим сторонам терапевтического процесса и находятся за пределами этических норм»? Чего стоят разговоры об «Основных руководящих принципах» психоанализа: конфиденциальность, честность, запрет на эксплуатацию пациента, профессиональная компетентность, уважение личности и отсутствие дискриминации, взаимность и информированное согласие? Все обратится в прах, стоит только проскочить искре взаимной симпатии. А она не может не проскочить, когда речь заходит о самых интимных вещах в атмосфере полного доверия и секретности.
Пусть мы ничего не знаем о самом Фрейде, но о его ближайшем сподвижнике, «приемном сыне» и «правой руке», Отто Ранке, нам все хорошо известно. Его пациентка, ставшая его второй женой, Анаис Нин, оставила дневник, где честно описала психоаналитический сеанс ее «анализа». «Внезапно он жадно поцеловал меня, – пишет она. – Потом заставил меня лечь под него, и мы целовались до самозабвения; мы знали, что должны остановиться, но не могли, и я, опьяненная, как и он, вдруг почувствовала, что пью его сперму» [9, c. 82–83].
Кто-то подумал, что это из ряда вон выходящий случай; очевидно, Ранк какой-то особый аналитик, не сумевший себя сдержать. Однако до него у Анаис был другой врач, Рене Алленди, о котором пациентка тоже оставила откровенную запись. В дневнике воспроизведен диалог, который имел место между ней и врачом: «"Я не хочу". – "Ты не сможешь без этого обойтись. Кричи, если хочешь. В этом доме на крики никто не обращает внимания". – "Не хочу, потому что у меня останутся следы... Тут Алленди бросил меня на кровать и сильно отхлестал по ягодицам. Но я кое-что заметила: его член после всех этих вещей, которые его возбуждали, – после порки, борьбы, неистовых ласк, целования груди – все еще был мягкий. Генри бы уже пылал от страсти. Алленди подтолкнул мою голову к своему члену, как в первый раз, но потом, даже в такой обстановке возбуждающих действий и угроз, трахался ничуть не лучше, чем раньше. Член у него был короткий и вялый. Ему происходящее казалось верхом сладострастия! Я же ломала перед ним комедию... Меня забавляло, что мне удалось так искусно обмануть Алленди-психолога!» [9, c. 83].
В психоанализе прямо заложено неуважение к женщинам, которые преимущественно и посещают аналитиков-мужчин. Анаис Нин воспроизвела слова врача Рене Алленди, которые можно начертать на знамени всех аналитиков. Он ей сказал: «Я сделаю из тебя половую тряпку. Ты будешь пресмыкаться передо мной и делать все, что я тебе прикажу. Я хочу, чтобы ты отказалась от своего Я, забыла о гордости, забыла обо всем». Мне кажется, что этот Алленди является идеальным врачом-психотерапевтом, который полностью усвоил учение Фрейда.

– VIII –
А теперь давайте вернемся к эпизоду, произошедшему между Жириновским и Дубейковской. Что имел в виду Владимир Вольфович, когда обвинял психоаналитиков в лице Дубейковской в «растаскивании казны и государственной собственности» и «молчаливом рассовывании подачек от власти по карманам»? (Эти фразы взяты из искового заявления Дубейковской.) По этому поводу я думаю вот что.
В 1996 г. небольшая группа психоаналитиков (имен называть пока не буду) убедила не совсем здорового президента России, Ельцина Б.Н., подписать указ «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа». В нем, в частности, говорилось: «Правительству Санкт-Петербурга рассмотреть вопрос о предоставлении Восточно-Европейскому институту психоанализа льготных условий аренды занимаемого в настоящее время институтом здания в г. Санкт-Петербурге» [10, с. 779].
В принципе, один этот пункт превращает слова Жириновского в достаточно весомый аргумент против позиции Дубейковской и ее «товарищей» по работе. Она закончила именно Восточно-Европейский институт психоанализа, чем очень гордится. Но дела даже не в отдельно взятой выпускнице этого института, которая использует психоаналитические технологии для ведения нечестной политической борьбы. Проблема ставится шире: она состоит действительно в масштабном «растаскивании казны и государственной собственности» для очень неблаговидных задач.
Указ вышел в разгар предвыборной кампании Ельцина, который ради своей победы шел на любые уступки всем, в том числе, и психоаналитикам, и защитникам сексменьшинств, и прочим представителям небольших групп населения. В высших эшелонах власти царила полная неразбериха. Президентские решения прорабатывались из рук вон плохо. Я ни на секунду не сомневаюсь, что подобный указ никогда бы не вышел, если бы Борис Николаевич знал всю правду о Фрейде и психоанализе. Но случилось непоправимое: указ вышел и спровоцировал в стране психоаналитический бум.
Сразу же после его опубликования 26 июля на стол Ельцина легло письмо президента Российской Академии образования Петровского А.В. В нем он сетовал: «Мне и моим коллегам представляется, что фиксация ряда положений Указа исключительно на Восточно-Европейском институте психоанализа (г. Санкт-Петербург) не оправдана...» [10, с. 780]. Петровский писал, что «предоставление Восточно-Европейском институту психоанализа льготных условий аренды вполне целесообразно» [10, с. 781], однако существует и г. Москва, в котором тоже полно психоаналитических учреждений. Понятно, что москвичам удалось отвоевать у больного Ельцина теплые местечки под ярким солнышком. Так, в государственных зданиях Психологического института РАН в 1997 г. был открыт Институт практической психологии и психоанализа, в здании Психологического факультета МГУ была открыта Психоаналитическая Академия и т.д.
Между тем во всем цивилизованном мире психоаналитическое образование, как и астрологическое, магическое и прочие шарлатанские сферы, не признается государственным. Никакая психоаналитическая аттестация не входит в государственный реестр, в университетах и академических институтах отсутствуют психоаналитические подразделения, психоаналитики трудоустраиваются на свой страх и риск исключительно в частном секторе. Разумеется, и на Западе существуют какие-то нарушения и отклонения, на которые кивают российские психоаналитики. Но в целом тенденция вполне ясная: здоровое общество никогда не принимало психоанализ за серьезную науку и медицинскую практику. Если представители фрейдизма слишком глубоко внедрялись в государственные структуры, то всегда рано или поздно в обществе находились здоровые силы, которые выталкивали их из этого сектора.
В России, как водится, все ставится с ног на голову. Психоанализ процветает на психологических факультетах всех вузов страны, а идеология фрейдизма поддерживается на уровне государства. Учение Фрейда стало первейшей заботой нашего государства. Сегодня в подвальных комнатах Психологического института РАН, что расположен на ул. Ярославская – 13, за запертыми изнутри дверьми, обитыми красным дерматином, здоровенные мужики (я их видел) «анализируют» хрупких девочек (я их тоже видел). Вся эта «медицинская помощь» надежно защищена ельцинским указом от 1996 г. Один из прорабов психоаналитической Перестройки, Лейбин В.И., в своей статье «Психоанализ в России» так и написал: «К концу 90-х годов психоанализ в России неожиданно обрел статус государственной политики. Во всяком случае, реализация Указа Президента РФ потребовала подготовку соответствующей программы организационной и финансовой поддержки развития психоанализа на государственном уровне» [10, с. 481].

– XI –
Между прочим, именно Лейбин Валерий Моисеевич один из тех, кто дезориентировал российскую общественность относительно советского психоанализа. Он представил дело так, будто советская школа психоаналитиков, подобно школе генетиков, была раздавлена каблуком сталинского сапога. У него есть даже стихи на эту тему: «Архипелаг ГУЛАГ – // Вурдалак, // Трупного запаха яд. // На чаше весов // Жертвы усов // И хитрый, бесовский взгляд» [11, с. 418]. Или вот еще: «Архипелаг Оно // Фрейд открыл давно, // А страстей накал // Достоевский знал» [11, с. 309]. Здесь Пушкин может отдыхать.
Добавлю, сегодня модно подчеркивать национальность и говорить «русский психоанализ». Однако этот социальный феномен возник исключительно благодаря ошибочным действиям Советского Правительства. Можно было бы писать «русский психоанализ», пишут же «французский психоанализ». Но нынешние российские психоаналитики вкладывают в термин «русский» определенный шовинистический элемент превосходства «русской души» над духовной конституцией представителей других национальностей. Поэтому в нашем нездоровом обществе лучше заменить термин «русский» нейтральным термином «российский», а психоанализ советского периода называть «советским».
Итак, что же фактически произошло с советским психоанализом? В книге [12] на этот счет приводится скудная, сильно усеченная информация, тем не менее, она дает ключ к пониманию того, почему в Советской России были свернуты все психоаналитические исследования. Если передавать ее содержание в нескольких словах, то суть дела такова.
Почти одновременно с образованием в Москве Психоаналитического Общества и Института был открыт в особняке Рябушинского, что расположен на Малой Никитской – 6 (сейчас там Музей Горького), Детский дом-лаборатория (ДДЛ). Обычно туда направлялись дети крупных партийных чиновников, в частности, там находился сын Сталина, Василий. Когда советские последователи Фрейда дискутировали между собой, переводили, изучали и издавали книжки по психоанализу, это никого особенно не волновало. Но когда персонал ДДЛ (преимущественно молодые девушки без образования) стали внедрять приемы воспитания маленького Ганса в жизнь, произошла катастрофа.
Представьте себе огромную комнату с высоким потолком, площадью примерно 35–40 квадратных метров (я в ней побывал и три часа проговорил с бабушкой-экскурсоводом). На полу возятся полтора десятка детей разного возраста и пола и друг у друга мастурбируют пипки. Время от времени они просят своих воспитательниц показать им свои пипки и совместно позаниматься онанизмом. Представили себе эту картину? Теперь слушайте краткую историю советского психоанализа.
ДДЛ открылся в начале 1922 г. В конце 1923 г. О.Ю. Шмидт, курирующий ДДЛ, ездил в Вену и докладывал Фрейду, что все идет точно, в соответствии с его «наукой». В начале 1924 г. в верхние эшелоны власти проникла информация, что в ДДЛ творятся безобразия. Однако здравый смысл у советских руководителей проснулся лишь к началу 1925 г., когда, наконец, была сформирована правомочная комиссия для оценки результатов воспитания по Фрейду и принятия решения. Комиссия отметила: «Сексуальные проявления, онанизм, наблюдаются у большинства детей, живущих в ДДЛ. У детей только что вступивших в ДДЛ из семей, онанизм не наблюдается».
В результате разразившегося скандала ДДЛ был срочно изолирован от Психоаналитического Института. В отношении советского психоанализа всем всё стало сразу понятно. Однако непонятливый Фрейд в письме к Осипову от 23 февраля 1927 г. писал: «У аналитиков в Советской России, без сомнения, наступают плохие времена. Откуда-то большевики взяли, что психоанализ враждебен их системе. Вы знаете правду – наша наука не может быть поставлена на службу никакой партии, хотя для своего развития она нуждается в определенной свободе».
Фрейд всегда начинал говорить о свободе, когда кто-нибудь возмущался развратом, который во все стороны расходился от его школы. Ему было жаль расставаться с советскими психоаналитиками и не только потому, что в их лице он нашел идейную и моральную поддержку; существовала более веская причина для разочарований. Дело в том, что все мировое психоаналитическое движение в начале 1920-х годов поддерживалось деньгами из Российской казны.
После ухода в 1921 г. от Фрейда Ранка в «Комитет шести» или «Комитет носителей колец» (аналог советского Политбюро) вошел Макс Эйтингон. Его брат, Наум Эйтингон, занимал в компетентных органах (тогда это было НКВД) высокую должность в Москве. «Представляется, что сегодня есть достаточно данных, – пишет Эткинд, – позволяющих считать Макса Эйтингона в той или иной форме причастным к делам своего (сводного?) брата... В начале и даже в середине 20-х гг. во время правления Троцкого и расцвета советского психоанализа, международное аналитическое движение финансировалось советскими деньгами!» [12, с. 300].

– X –
Ну, а что Сталин, сын которого находился на воспитании в ДДЛ? Ровным счетом ничего! С его стороны не последовало никакой реакции. Его сыну не было и пяти лет, когда он оказался в ДДЛ. Отец абсолютно не интересовался, чем занимается маленький Вася. Я вообще сомневаюсь, что Сталин знал о скандале в ДДЛ.
Тревогу забили прежде всего матери детей, которые находились в ДДЛ, в частности, Вера Шмидт, жена Отто Шмидта и мать Оськи, который вместе с сыном Сталина находился на воспитании в ДДЛ. Вера была «ответственным руководителем», т.е. занимала высокую должность в ДДЛ. Она вместе с пятью другими «руководительницами» (так официально назывались воспитатели) в 1924 г. написали возмущенное Заявление, в котором говорилось, что коллектив ДДЛ «пришел к выводу о невозможности продолжать дальнейшую работу при существующих условиях» [10, с. 654]. Именно женщины увидели растлевающую опасность, идущую от психоанализа и, пусть не сразу, но, в конечном счете, весьма решительно и надолго разделались с вредной фрейдовской идеологией, господствовавшей в первой половине 1920-х годов в нашей стране.
В это время в среде советских идеологов, философов и психологов начались бурные дискуссии о совместимости марксизма и фрейдизма. Сначала преобладала позиция их полной согласованности, затем маятник качнулся в противоположную сторону и возобладала точка зрения противников. Они все громче и громче заявляли: «Очистим марксизм от скверны фрейдизма!» В конечном счете, последние победили. Заметим, однако, Сталин в этой дискуссии не принимал никакого участия.
Первый советский диктатор, Ленин, медленно и мучительно умирал; второй диктатор, Сталин, тогда, в 1920-х годах, еще не имел никакой власти. Страной, фактически, руководил Троцкий, но его правление было слишком либеральным. Сталин решился отнять у него бразды правления. На чем он сконцентрировал свои усилия – на психоанализе? Ведь дети Троцкого одно время воспитывались у Альфреда Адлера, и сам он интересовался психоанализом, а тут скандал в ДДЛ. Нет, ничего, связанного с психоанализом, в поле зрения Сталина не попало. Он решил нанести удар по Троцкому совершенно в другом месте.
В 1925 г. Троцкий выпустил книгу «Уроки Октября». В ней он утверждал, будто вся Октябрьская революция сделана его руками и руками Ленина. Здесь Сталин понял, в какое место нужно бить, чтобы свалить хвастливого Троцкого. Однако вся их многолетняя и ожесточенная борьба за власть прошла мимо психоаналитической тематики, которая не особенно-то выделялась на тогдашнем культурном ландшафте. Футуристы, символисты, кубисты... Ну, подумаешь, к этому «богемному раю» добавились фрейдисты. Как это могло решить проблему власти в Кремле? И потом, с психологической точки зрения, было бы странно видеть, как Сталин укоряет Троцкого за ошибки в воспитании своего сынишки.
Нет, все было не так, как рассказывает Лейбин. Сталин не закрывал никаких психоаналитических учреждений и не обмолвился ни единым словом в адрес советских психоаналитиков. Он, возможно, очень нехороший человек, но не нужно на него вешать всех собак – чего он не делал, того он не делал! А главное, к тому времени, когда развалилась советская школа психоаналитиков, будущий диктатор еще не обладал реальной властью. Советский психоанализ умер сам собой, лишившись государственной поддержки.
Огромная масса советских марксистов-ленинцев побила немногочисленную группу марксистов-фрейдистов. Ленин, Крупская и другие влиятельные политические фигуры были настроены против Фрейда. Но это не главное, ведь Ленин все-таки умер и страной правил Троцкий, симпатизировавший Фрейду. Главное то, что обыкновенные мамы, сказав Фрейду решительное «Нет!», перестали отдавать своих детей в ДДЛ, папы же не вмешивались в эту «мышиную возню» мам. Таким образом, сама жизнь показала, что фрейдизм – ошибочное мировоззрение.
Гибкий политик Отто Шмидт, почувствовав запах паленого, быстро ретировался, снял с себя всякую ответственность за ДДЛ и перешел на другую работу. Естественно, остались какие-то люди, продолжавшие восхищаться Фрейдом, но они были, как говорится, обыкновенными пешеходами с улицы. Зачем бы Сталин тратил на них свое время. Если некоторые из них попали под каток его репрессий, то это случилось не потому, что он хотел выкорчевать остатки фрейдизма в нашей стране. Они просто пострадали, как пострадали миллионы других советских людей. Подводя итог, я бы попросил Лейбина и его товарищей больше не спекулировать на сталинских репрессиях.
Мне не известно, знает ли Жириновский, почему психоанализ так быстро исчез с государственной сцены Советской России, но в одном он, безусловно, прав. Ельцин сделал опрометчивый шаг, подписав указ 1996 г. Сегодня возрождать на столь высоком уровне фрейдизм, является непростительной ошибкой. Тот, кто пытается претворить его в политическую и повседневную жизнь россиян, – либо слеп, либо действует в корыстных интересах.

Литература

1. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.: Мысль, 1979.
2. Акимов О.Е. Правда о Фрейде и психоанализе. – М.: Издатель Акимова, 2005.
3. Masson J. M. Against Therapy. Common Courage Press, Monroe, Maine, 1994.
4. Акимов О.Е. Зигмунд Фрейд как основатель ложной теории и практики (см. ниже) .
5. Фрейд З. Толкование сновидений. – Мн.: Попурри, 1997.
6. Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности / Психология бессознательного: Сб. произведений. – М.: Просвещение, 1989.
7. Акимов О.Е. Психология познания. Удод. – М.: Издатель Акимова, 2004.
8. Фрейд З. Заметки о любви в перенесении / Зигмунд Фрейд и психоанализ в России. – М.: МПСИ, 2000.
9. Мекаччи Л. Случай Мэрилин М. и другие провалы психоанализа. – М.: Смысл, 2004.
10. Овчаренко В.И., Лейбин В.М. Антология российского психоанализа. Т. 2. – М.: МПСИ, 1999.
11. Лейбин В.М., Фрейд и Россия. – М.: МПСИ, 2000.
12. Эткинд А. Эрос невозможного. История психоанализа в России. – М.: Гнозис, 1994.
13. Дубейковская Я.С. О нашем, о женском. Размышления политконсультанта-психоаналитика накануне 8 марта http://ysd.ru/text/8marta/" .

Акимов Олег Евгеньевич E-mail: akimov_ol@mail.ru.

Лейбин, Фрейд и Россия

«Нерусскость» психоанализа

Валерий Моисеевич Лейбин

В этой статье речь пойдет не только о В. М. Лейбине, который один из первых ввел понятие «русскости», широко используемое русскими националистами, но и, вообще, о российском фрейдизме, как тоталитарной идеологии. Тем не менее Валерию Моисеевичу отводится здесь главное место, так как он является выдающейся фигурой в психоаналитическом мире. Достаточно сказать, что его считают крупнейшим специалистом по истории советского психоанализа (разумеется, сфальсифицированной, о чем рассказывается в моей ранее опубликованной статье «Жириновский, Фрейд и Россия»). Прежде чем выпускать данную статью в свет, я разослал ее текст нескольким видным психоаналитикам и предложил высказаться им по существу. Кто-то ответил мне, кто-то не захотел этого делать, но я благодарен всем, кто проявил хоть какое-то внимание к моей работе.

Михаил Васильевич Ромашкевич

Особенно дорога мне высказанная по данной проблематике позиция М.В. Ромашкевича. Напомню, Михаил Васильевич – самый выдающийся психотерапевт нашей страны, работающий на поприще психоанализа свыше двадцати лет. Он президент Общества психоаналитической психотерапии, член Международной психоаналитической ассоциации (кажется, единственный на всю Россию!), заведующий кафедрой психоанализа и руководитель специализации по психоаналитической психотерапии в Институте практической психологии и психоанализа. Думаю, его мнение будет интересно послушать и нашему читателю.

– I –

Ромашкевич мне написал:
«Уважаемый Олег,
Прочитал Вашу статью. Отвечу по пунктам.

1. Совершенно согласен с Вашей критикой деятельности Лейбина. Мне и самому давно хотелось написать о нем что-то аналогичное, но руки не доходили. Хочу отметить при этом Ваш хороший стиль изложения.

2. Одновременно я совершенно не согласен с критикой самого психоанализа как науки. Даже тем, что «дикий» психоанализ Лейбина действовал негативно на его студенток, говорит о том, что психоанализ – не пустышка. Врачи для того и дают клятву Гиппократа, чтобы использовать любой метод во благо пациенту, а НЕ ДЛЯ ДРУГИХ ЦЕЛЕЙ. И Вы правильно пишете, что Лейбин использовал ситуацию для целей исследования, в ущерб студентам как людям. Кроме того – не знаю, видите Вы или нет – Вы часто сами используете психоаналитическую логику в этой статье. Значит, чем-то психоанализ эффективен!

3. О биографических данных Фрейда: Вы делаете попытку совершить революцию в этом вопросе, пишете то, что очень сильно расходиться общеизвестными данными. В таком случае Вы должны ссылаться на достоверные источники, но таких ссылок я не увидел. Кроме того, присутствует смешение биографических данных и Ваших выводов, умозаключений, Вашего АНАЛИЗА. Эти вещи надо четче разводить: а) данные такие-то, со ссылкой на то-то, б) мои выводы такие-то, в) читателю предоставляется право делать свои выводы.

4. О вредности или полезности психоанализа для России и других стран, я не берусь судить. Когда-то в средние века запрещали анатомию как дьявольскую науку. И сейчас ведутся споры – разрешать или запрещать генную инженерию. Это не клинический вопрос, я только клиницист.

Ваш, Михаил Ромашкевич».

Я написал две книги [1] и [2], в которых путем тщательного анализа произведений Зигмунда Фрейда (только не психоаналитического, конечно, как думает Ромашкевич, а дедуктивного, т.е. строго логического) и показал, что отец-основатель был порядочной сволочью. При теоретизировании и в своей повседневной жизни он специально вводил людей в заблуждение. Кроме того, в сети опубликованы две моих статьи «Фрейд как основатель ложной теории и практики» [3] и «Жириновский, Фрейд и Россия» [4], в которых тоже раскрывается неприглядный образ родоначальника современного психологического шарлатанства. Когда я предложил Ромашкевичу ознакомиться с моими книгами, он, сославшись на занятость, отказался вникать в истинную биографию венского авантюриста. Возможно, он поступил правильно. В конце концов, не так уж и важно, кто был тот первый прохвост, который придумал так эффективно дурачить население. Главное, чтобы деньги шли непрерывным потоком, чтение же книг отвлекает от этого важного занятия для всякого психоаналитика, тем более, первоклассного.

Некрасиво выставлять себя в качестве примера, но если пример отрицательный, то, мне кажется, можно. Каюсь, в книге [1] на с. 183–184 я допустил сразу две ошибки в следующем предложении: «Но Анна Фрейд тоже родилась, когда Зигмунду было 3,5 года (май 1956 г. – декабрь 1958 г.)». Во-первых, Зигмунд родился в мае 1856 г., а Анна – в декабре 1858 г; во-вторых, разница между этими датами составляет 2,5 года. Ошибка эта тем для меня обиднее, что на с. 34 я уже писал, что «Анна появилась на свет 31 декабря 1858 г.; в это время Зигмунду было 2,5 года».

Владимир Ильич Ленин, громя своих идейных противником, говорил о двух типах ошибок. Можно ошибиться, сказав, что дважды два равно пяти, а можно ошибиться иначе, сказав, что дважды два равно стеариновой свечке. Того, кто ошибся в подсчетах, понять и простить еще можно, но тот, кто говорит о стеариновой свечке, никакого снисхождения не заслуживает, поскольку он не просто ошибается, а наверняка морочит голову людям. Вождь мирового пролетариата нынче не в чести, однако я готов с ним согласиться по этому пункту.

В самом деле, существуют ошибки и ошибки: первые мы прощаем, вторые нет, поскольку они принципиальные, а главное, существует большая вероятность того, что они совершаются со злым умыслом. Поверьте мне, дорогой читатель, ошибки, появившиеся в книге [1], являются непреднамеренными и относятся к разряду 2 х 2 = 5. Они не влияют на мою аргументацию, свидетельствующую о явной злонамеренности Фрейда. Хотя, на первый взгляд, следующие ошибки отца-основателя тоже представляются случайными.

В «Толковании сновидений» он пишет: «Исследование кокаина, произведенное мной в 1885 г., навлекло на меня тяжелые упреки. Близкий друг, умерший в 1895 г., благодаря злоупотреблению этим средством ускорил свою смерть» [5, с. 120]. В книгах [1] и [2] я последовательно доказывал, что ошибки в указанных датах не случайны: «Нельзя не заметить, как тщательно скрываются следы преступления. Для этого в сне об инъекции Ирме Фрейд изменил год смерти Флейшля с 1891 на 1895, а год начала экспериментов с кокаином – с 1884 на 1885. Джонс сообщил, что первую инъекцию кокаина Фрейд сделал Флейшлю 1 мая 1884 г.» [1, с. 147]. Я считаю, что отец-основатель из ревности к Берте Паппенгейм (она же – Ирма и она же – Анна О.) преднамеренно травил кокаином и, возможно, морфином коллегу Эрнста Флейшля. Именно он, Зигмунд Фрейд, сделал всё от него зависящее, чтобы Флейшль покончил с собой.

Ирвинг Стоун при описании трагической сцены ухода Флейшля из жизни, не сказав, кто именно сделал последнюю инъекцию, вложил в уста Фрейда слова: «Он красив даже в смерти» [6, с. 311]. Я подозреваю, что смертельную дозу наркотика ввел Флейшлю ни кто-нибудь, а сам Фрейд. Его друг-враг беспомощно лежал в постели и был так слаб, что не мог пошевелить и пальцем. Не думаю, чтобы присутствовавшие при этом Брюкке, Брейер и Экснер взяли на себя смелость сделать смертельный укол. За десять лет до этого Фрейд обдуманно и хладнокровно – я в этом уверен – ввел недопустимую дозу морфина Берте за то, что она отвергла его любовь и предпочла Флейшля. Вокруг этого ужасного случая, после которого Брейер уже и не надеялся вернуть несчастную девушку к жизни, вращаются все события, рассказанные в сновидении об инъекции Ирме. В течение многих лет Фрейда мучили кошмары, как он убивает свою возлюбленную. Написав литературно-психологический роман под названием «Толкование сновидений», автор тем самым надеялся избавиться от своего комплекса вины, а заодно преподнести человечеству, на которое он обиделся, фальшивую теорию снов.

– II –

Родоначальник психоанализа не мог похвастаться благородством происхождения. Родители наградили его такими неприятными чертами характера как безграничное тщеславие, душевная чёрствость, грубость и несправедливость к людям. Одной из выдающихся черт его эгоистичного, завистливого и подлого нрава была уникальная способность манипулировать людьми, поэтому все перечисленные недостатки нередко оборачивались у него чуть ли не в его достоинства. Он умел обмануть и притворяться так, что никто из окружающих не мог и заподозрить, будто имеет дело с матёрым мошенником. Фрейд постоянно играл, ничего не делал просто так, исходя из сострадания, справедливости или объективной истины. Все у него подчинялось личным интересам. Ему было плевать на больных и науку, он никогда не был честным врачом и истинным ученым, однако умело прикидывался ими.

Другой отличительной чертой его характера была литературная одаренность. Писал он легко и образно, читать его было интересно. Красивый стиль и захватывающие сюжеты скрывали изъяны его лицемерного характера. Свою биографию он полностью сфальсифицировал. Ложь о себе он внедрял разными способами, но наиболее хитроумным был способ фабрикации собственных же писем, которые он якобы отсылал невесте (три письма я проанализировал в книге [1]). Его фальшивое учение неотделимо от его неправедной жизни. Не закончив университета, он взялся «анализировать» чувства своей возлюбленной, Берты Паппенгейм, для чего начал интенсивно колоть ей морфин, дабы вызвать у нее «навязанную истерию». Ее галлюцинации и «гипноидные состояния» он потом описал в книге «Исследования истерии» [7]. Первый случай истории болезни Анны О., как и все четыре последующих, он сочинил сам от начала и до конца, не прибегая к помощи своего наставника Йозефа Брейера.

Апологеты психоанализа этот факт не признают, но его сможет установить любой внимательный читатель, если сравнит стиль написания всех пяти случаев. Образное описание событий сразу выдает фрейдовскую манеру письма. Брейер писал сухо и отстраненно, он никогда бы не получил премию Гёте, которую вручили Фрейду. В разделе, посвященном Анне О., Фрейд вложил два ее описание: первое [7, с. 39–61] написано как художественный роман, второе [7, с. 61–67] похоже на медицинский отчет, выглядит более сдержанно. Содержание обоих кусков истории болезни довольно сильно разниться. Первый кусок истории также можно подразделить на две части, отличающихся между собой, и т.д. В своей третьей книге о Фрейде, которая выйдет в следующем году, я подробно анализирую недавно вышедшие у нас в стране «Исследования истерии», положившие начало бесконечным фальсификациями венского чудотворца, который за всю жизнь не вылечил ни одного больного. Читатель еще раз сможет убедиться в справедливости ранее сделанных выводах о мошеннической манере работы прославленного отца-основателя.

После трагических событий, описанных в завуалированной форме в книге «Толкования сновидений», Фрейд стал неустанно повторять, будто бы Берту Паппенгейм он и в глаза не видел. Вообще, в его книгах содержится немало автобиографических фактов, только их надо уметь прочитать. Например, внимательное чтение позволяет понять, что мать Фрейда, Амалия Натансон, в течение пяти лет, с 1851 по 1856 г. была невестой сына Якоба Фрейда, Филиппа. После того, как невеста переспала с отцом жениха и родила Анну, жених уехал в Англию, а его невеста стала третьей женой Якоба Фрейда. В качестве его второй жены выступала домработница Моника, которая нянчилась когда-то с Филиппом, а потом с маленьким Зигмундом. Свои детские отношения к матери и сестре Анне взрослый Зигмунд описал в «Анализе фобии пятилетнего мальчика». В этом произведении маленькая Берта – это та самая Берта Паппенгейм, в которую потом влюбился автор.

Филипп втянул весь род Фрейдов в преступный бизнес по изготовлению и распространению фальшивых русских купюр. В тюрьму пошел Йозеф Фрейд, хотя главная вина лежала на Филиппе и, по-видимому, Амалии, родные которой проживали в Одессе. Эти факты Фрейд тщательно скрывал, хотя кое-что прочесть удается в его так называемой «Книге снов» [5]. Об этом я рассказывал в статье [3], опубликованной в сети, однако исчерпывающую информацию можно получить всё же только по прочтению книг [1] и [2].

– III –

Существует большая группа людей, которая, изучая труды основоположника психоанализа, абсолютно не замечает обмана автора. Другая, гораздо меньшая группа, видит у него некоторые ошибки, но не считает их принципиальными, так что для них Фрейд остается гениальным мыслителем, который подарил человечеству великую теорию и оригинальную психотерапию. Наконец, есть третья категория людей, которая видит в деятельности «великого и гениального» сплошной блеф. К этой очень немногочисленной группе отношусь и я, неисправимый скептик. Неожиданно для себя я оказался в одной компании с Жириновским, который в прошлом году активно выступил против известного в нашей стране политического технолога Яны Станиславовны Дубейковской. В статье [4] я выразил свою солидарность с позицией вице-спикера Государственной Думы, хотя мне это было сделать нелегко, поскольку мои жизненные ориентиры сильно отличаются от ориентиров Владимира Вольфовича. Но его критика в адрес бывшего руководителя избирательного штаба Глазьева на прошедших президентских выборах, нынешнего доцента Высшей школы экономике и директора коммерческого предприятия ООО «Центр Прикладного психоанализа» мне показалась справедливой.

В указанной статье я выразил обеспокоенность тем, что после выхода указа Ельцина за № 1044 от 19 июля 1996 г. «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа» в стране сложилась ненормальная ситуация: фрейдизм превратился в государственную идеологию России. В соответствии с названием и сутью указа учение Фрейда проникло во все поры нашей повседневной жизни. В своих книгах я пытаюсь донести до сознания россиян ту важную мысль, что психоанализ не нужен России, опасен для подрастающего поколения, а Дубейковская как раз превосходно продемонстрировала это. Ее методы работы на политической арене безнравственны и крайне агрессивны. Как она выразилась в одном из выступлений, ее основным инструментом в политике является эдипов комплекс «отцеубийцы». Дубейковская закончила Восточно-Европейский институт психоанализа (ВЕИП). В статье [8] она написала: «Еще учась в ВЕИПе, я начала заниматься избирательными кампаниями и поэтому очень внимательно относилась ко всему, что было так или иначе связано с политическим психоанализом или психоанализом политики».

Гитлер говорил, что масса – это женщина, нуждающаяся в заботливом хозяине: «Душа народа отличается во многих отношениях женственными чертами. Доводы трезвого рассудка на нее действуют меньше, нежели доводы чувства». В первой главе первой части «Mein Kampf» он писал: «Психика широких масс совершенно невосприимчива к слабому и половинчатому. Душевное восприятие женщины менее доступно аргументам абстрактного разума, чем не поддающимся определению инстинктивным стремлениям к дополняющей ее силе. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворенной таким учением, которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой. На бесстыдство ее духовного терроризирования со стороны социал-демократии масса реагирует так же мало, как и на возмутительное злоупотребление ее человеческим правом и свободой. Она не имеет ни малейшего представления о внутреннем безумии всего учения, она видит только беспощадную силу и скотски грубое выражение этой силы, перед которой она в конце концов пасует».

Психоаналитик Дубейковская вслед за фюрером повторяет: «"Масса" (в смысле электорат) действительно женственна и поэтому избиратели гораздо легче проецируют свои переживания и надежды на кандидатов, имеющих мужские вторичные половые признаки…» [8].

Дубейковская – это еще цветочек; уж кто является ягодкой, так это декан Факультета глубинной психологии ВЕИП В.А. Медведев. Вот он действительно смертельно опасен для России. Его отделение ведет подготовку специалистов по теории и практике глубинно-психологического манипулирования политическими процессами, манипулирования в сфере PR и СМИ, т.е. по одурачиванию нас с вами. Личность, отдельно взятый человек ни во что не ставится. Пропагандисты-манипуляторы, эти услужливые псы при вождях, нам говорят о неком воздействии на бессознательную часть психики, на глубинное Оно; они уверяют, будто им ведомы какие-то особые законы управления людьми.

Но фактически мы имеем дело с обычным оболваниванием населения, которое осуществлялась во все времена особенно при тоталитарных режимах Сталина и Гитлера. Меняется фразеология, суть же остается неизменной. Советские гебельсы осуждали «Mein Kampf», однако управляли страной по Гитлеру: власть каждого вождя сверху вниз и ответственность перед вождем снизу вверх. Это – принцип демократического централизма, действующий и в нацистской Германии.

Нынешние психоаналитики тоже морочат людям голову не хуже Гитлера, но при этом взяли на вооружение уже фрейдистскую фразеологию. Медведев говорит о «русскости» как о национальном духе, превосходящем дух любой другой нации. Об этой незримой субстанции он говорил и написал немало. Я не стану пока анализировать его выступления – это тема отдельного разговора. Но пусть декан почитает не только книгу недоделанного полуфашиста Гюстова Лебона «Психология народов и масс», но и книгу окончательного фашиста Адольфа Гитлера «Моя борьба».

В шестой главе «Военная пропаганда» фюрер писал: «…Пропаганда вечно должна обращаться только к массе. Для интеллигенции или для тех, кого ныне называют интеллигентами, нужна не пропаганда, а научные знания. Как плакат сам по себе не является искусством, так и пропаганда по содержанию своему не является наукой… Все искусство тут должно заключаться в том, чтобы заставить массу поверить: такой-то факт действительно существует, такая-то необходимость действительно неизбежна, такой-то вывод действительно правилен и т.д. Вот эту простую, но и великую вещь надо научиться делать самым лучшим, самым совершенным образом. И вот, так же как в нашем примере с плакатом, пропаганда должна воздействовать больше на чувство и лишь в очень небольшой степени на так называемый разум… Всякая пропаганда должна быть доступной для массы; ее уровень должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидуумам из числа тех, на кого она хочет воздействовать. Чем к большему количеству людей обращается пропаганда, тем примитивнее должен быть ее идейный уровень… Чем меньше так называемого научного балласта в нашей пропаганде, чем больше обращается она исключительно к чувству толпы, тем больше будет успех. А только успехом и можно в данном случае измерять правильность или неправильность данной постановки пропаганды… Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее понимания узок, зато забывчивость очень велика. Уже по одному этому всякая пропаганда, если она хочет быть успешной, должна ограничиваться лишь немногими пунктами и излагать эти пункты кратко, ясно, понятно, в форме легко запоминаемых лозунгов, повторяя все это до тех пор, пока уже не может быть никакого сомнения в том, что и самый отсталый из слушателей наверняка усвоил то, что мы хотели. Как только мы откажемся от этого принципа и попытаемся сделать нашу пропаганду многосторонней, влияние ее сейчас же начнет рассеиваться, ибо широкая масса не в состоянии будет ни переварить, ни запомнить весь материал. Тем самым результат будет ослаблен, а может быть, и вовсе потерян… Народные чувства не сложны, они очень просты и однообразны. Тут нет места для особенно тонкой дифференциации. Народ говорит "да" или "нет"; он любит или ненавидит. Правда или ложь! Прав или неправ! Народ рассуждает прямолинейно. У него нет половинчатости… Даже если бы содержание нашей пропаганды было совершенно гениальным, все-таки она не могла бы иметь успеха, раз забыта главная, центральная предпосылка: всякая пропаганда обязательно должна ограничиваться лишь немногими идеями, но зато повторять их бесконечно. Постоянство и настойчивость являются тут главной предпосылкой успеха, как, впрочем, и во многом остальном на этом свете. Как раз в области пропаганды меньше всего можно прислушиваться к эстетам или пресыщенным интеллигентам… Серьезная пропаганда существует не для того, чтобы удовлетворять потребность пресыщенных интеллигентов в интересном разнообразии, а для того, чтобы убеждать прежде всего широкие массы народа. Массы же в своей косности всегда нуждаются в значительном промежутке времени, раньше чем они даже только обратят внимание на тот или другой вопрос. Для того же, чтобы память масс усвоила хотя бы совершенно простое понятие, нужно повторять его перед массой тысячи и тысячи раз».

Вот у кого надо учиться манипулированию сознанием! Гитлер умел по-настоящему «пиарить». Ознакомившись с работами Медведева, я понял, что он готовит кадры по разрушению и без того слабых демократических институтов России. Дай ему волю и он в два счета превратит гражданское общество в безликую массу, готовую по призыву вождя пойти на любое преступление против человечности.

– IV –

Деятельность Медведева, Дубейковской (они, кстати, большие друзья) и прочих деятелей психоаналитической «науки», конечно, очень опасна для нашей страны, но они все-таки относительно молоды, так что сохраняется небольшая вероятность их исправления. Куда более опасными мне представляются люди, имеющие за плечами советский опыт пропаганды тоталитарной идеологии. В этом небольшом очерке я хочу указать на одного последователя Фрейда, который не просто заблуждается в своих взглядах на психиатрию, как, например, Дубейковская, но являются коварным игроком. Как было объявлено в начале повествования, в качестве мишени я выбрал Лейбина Валерия Моисеевича, обладающего некоторыми характерными чертами своего кумира, хотя читатель должен понимать, что он не единственный. Есть, например, у нас в стране выдающийся философ-психоаналитик П.С. Гуревич, который, как и Лейбин, участвовал в огосударствлении фрейдизма. Этот старый марксист тоже знает толк в идеологической пропаганде. Психоанализ, по Гуревичу, это не какой-то там частный метод врачевания душевнобольных. Для него фрейдизм – первая философия жизни, которой обязан овладеть любой законопослушный гражданин России.

«Студенты должны усвоить, – пишет он в своих Методических рекомендациях по курсу Теория и практика психоанализа, – что психоанализ понимается, прежде всего, как философское направление, как метапсихологическое учение о бессознательной природе человеческой души и [только во вторую очередь] как терапевтическая практика лечения психических расстройств. Истоком психоанализа является фрейдизм, который придал многим гипотезам философско-антропологический статус» [13, с. 3]. Далее Гуревич разъясняет, что понятия «психоанализ» и «фрейдизм» не синонимичны. Фрейдизм, как и марксизм, является идеологическим понятием, которое, добавлю я, только и можно вколачивать в бестолковые головы студентов путем многократного повторения нескольких наиболее примитивных его положений. Гуревич был «одним из разработчиков правительственной программы по возрождению и развитию философского, клинического и прикладного психоанализа, ответственным редактором психоаналитической энциклопедии» и т.д., поэтому его творчество вполне заслуживает отдельного исследования.

И все-таки мы остановились пока на Лейбине. Он тоже считается крупнейшим специалистом в области теории, практики и истории психоанализа; является автором свыше 300 работ по этой тематике; неоднократно участвовал и организовывал региональные и международные форумы по психоанализу; состоял и продолжает состоять в различных комиссиях по проведению массовых мероприятий так или иначе связанных с именем Зигмунда Фрейда. Назову лишь несколько этапов его успешной карьеры: в 1969 г. закончил философский факультет Ленинградского государственного университета; с 1974 по 1977 г. – научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, где имел доступ к закрытой для советского читателя зарубежной литературе по психоанализу. В 1976 г. по материалам «буржуазных» источников написал диссертацию на тему «Психоанализ и американский неофрейдизм (историко-философский анализ фрейдизма)». Как и полагается для соискателя докторской степени, Валерий Моисеевич издал монографию [9].

Однако, увы, представленная им диссертация была отклонена как не отвечающая идеологическим требованиям, предъявляемым к работам политического значения. Поэтому представленную диссертацию пришлось исправлять, чтобы в ней более четко звучали идеологические установки КПСС и марксистско-ленинская позиция автора. После того, как молодой соискатель заклеймил Фрейда и его компанию по всем «совковым» канонам, ему в 1982 г. была присвоена ученая степень доктора.

Вскоре пришла горбачевская Перестройка. Стало модно Фрейда не ругать, а хвалить. Пришлось бывшему его критику спешно перестраиваться. К концу 80-х он перестроился и сделался поборником ненавистного ему когда-то фрейдизма. Спустя двадцать лет после того, как Валерий Моисеевич раскритиковал отца-основателя психоанализа и его последователей, он записался в комиссию Госкомитета РФ по науке и технологиям, занимающуюся разработкой и реализацией программы «Возрождение и развитие философского, клинического и прикладного психоанализа», о чем упоминалось в статье [10]. На кафедре Метапсихологии и теории психоанализа Московского института психоанализа он занялся пропагандой самого «прогрессивного» учения, которое только существует во всем многообразном психологическом мире. За преданность делу Фрейда, как когда-то за преданность делу Ленина, его снова поощрили и предоставили членство в Академии педагогических и социальных наук.

Теперь посмотрим, что и как делал Лейбин в советское время, какой теоретический вклад он внес и какую научную и нравственную позицию занимает в наши дни. С этой целью возьмем в руки книгу [9] и внимательно вчитаемся в текст, написанный им около тридцати лет назад.

Лейбин писал: «О бесперспективности фрейдизма как философского мировоззрения свидетельствует также тот факт, что, какие бы варианты психоаналитических теорий ни предлагались, ни одному из них не удается преодолеть внутренних противоречий, присущих психоанализу во всех его вариациях и модификациях» [9, с. 242]. «Современный психоанализ не в состоянии дать научного объяснения ни "человеческой природы", ни тем более закономерностей общественного развития. Он не в состоянии даже разрешить своих собственных внутренних противоречий, чем в значительной степени и обусловлен его кризис… современный психоанализ переживает кризис, неотвратимый, все более углубляющийся, в то время как надежда на разрешение его – бесперспективна, утопична» [9, с. 244].

Эти уныло однообразные заклинания о кризисе взяты из заключительного раздела книги, в трех главах которой подробно расписывается, почему фрейдизму или психоанализу в будущем ничего не светит. За идеологические штампы вроде того, что психоанализ антинаучен и не объясняет человеческой природы, докторскую степень в советское время не давали. Нужна была серьезная аргументация, которая бы размазала Фрейда по стенке. Высокая ученая степень была пропуском в коммунистический рай, созданный отдельно для привилегированной касты отборной советской номенклатуры. Было за что побороться, и Лейбин старался, насколько ему позволяли его интеллектуальные возможности.

В качестве примера приведу цитату, взятую из подраздела «Структура психики в зеркале психоанализа», где он доказывает как дважды два – четыре, что Фрейд безнадежно заблуждался. «Налицо явное несоответствие, – пишет Лейбин, – в его логически продуманной психоаналитической системе: при решении вопроса о возможности осознания бессознательного психического Фрейд пренебрегает различиями между теми двумя составляющими в структуре бессознательного, которые он сам же выделил. Не сумев последовательно провести дифференцированный подход к анализу бессознательного психического, Фрейд был вынужден признать, что психоаналитик хотя и может указать на область проявления бессознательных актов, так же, как и большинство философов, он "не может сказать, что такое бессознательное". Уже одно это заставляет усомниться в научной обоснованности фрейдовской психоаналитической системы в целом…» [9, с. 42]. Так Лейбин посадил венского психоаналитика в лужу.

Но вот, в 1997 г., полюбив Фрейда всей душой и открыв необыкновенную перспективность фрейдизма, Лейбин написал статью «Психоанализ в России», в которой горестно сетует: «Вызывает сожаление лишь то, что при рассмотрении развития, запрещения и возрождения психоанализа из поля зрения исследователей ускользают, как правило, 70-е – начало 80-х годов, когда в условиях моноидеологического пресса исподволь, незаметно, но результативно осуществлялась исследовательская и просветительская деятельность по освоению наследия классического психоанализа и других психоаналитических школ. Порой создается впечатление, что начавшееся в начале 90-х годов возрождение психоанализа в России происходит как бы само собой. Как будто не было никаких предшествующих работ, в той или иной степени освещающих психоаналитические представления о человеке и культуре» [10, с. 482].

Автор статьи здесь имеет в виду, конечно, себя. Он не был диссидентом, не выпускал «самиздат», но со всем свойственным ему рвением ругал учение Фрейда. Весь материал его книги 1977 г. изложен крайне тенденциозно, т.е. как раз в русле тогдашней «моноидеологии». В застойное время за пропаганду «буржуазных» идей можно было получить и приличный тюремный срок. Но Лейбин в своей статье продолжает изображать из себя Солженицына и Сахарова. Он пишет: «Должен сказать, что в 70-е годы было непросто опубликовать статью и тем более книгу о психоанализе» [10, с. 483]. Я жил в ту эпоху и хорошо помню, что статьи и книги лейбиновского пошиба проходили на ура, без всяких проволочек.

Далее автор продолжает: «В то время приходилось изощряться в искусстве подачи материала в таком виде, чтобы, несмотря на недремлющее око идеологической цензуры, психоаналитические идеи и концепции могли дойти до читателя» [10, с. 483]. Не больно-то Лейбин «изощрялся», раз его работы печатались. Как святая инквизиция запрещала богохульные книжки, так и твердокаменная советская цензура не пропускала идеологически невыдержанные произведения. Иногда цензоры давали слабину в отношении художественной литературы, что же касается философской, то это дело политическое, здесь осечек никогда не было. Правда состоит в другом: Лейбин, как раз и был в первых рядах тех, кто запрещал «незрелые» работы и расправлялся с идеологически «несознательными» авторами.

«До сих пор удивляюсь тому, – пишет Лейбин, – что, в конечном счете, в 1977 г. удалось опубликовать работу без ссылки на партийные документы, хотя и не обошлось без идеологических штампов и соответствующих цитат из трудов тех, кого называли классиками марксизма-ленинизма. В то время без использования соответствующих цитат не могла выйти в свет ни одна книга по зарубежным философским и психоаналитическим течениям, тем более по психоанализу» [10, с. 483]. Сейчас автор рассказал о самом большом «подвиге», который он когда-либо совершал в своей жизни, но тогда для него это не было подвигом, а было самой большой ошибкой. После написания книги и представления докторской диссертации, в которых отсутствовали ссылки на решения партийных съездов, защиту пришлось отложить на неопределенный срок. В то далекое время он проклял себя за проявленную политическую близорукость. Но чистосердечное покаяние и исправление ошибок молодости было, в конце концов, вознаграждено: спустя шесть долгих лет Лейбин получил долгожданные корочки.

Причем «Вышеизложенное, – пишет Валерий Моисеевич, – не является попыткой оправдания в глазах тех, кто с позиций сегодняшнего дня может пренебрежительно отнестись к предшествующим отечественным публикациям, авторы которых шли на допустимые компромиссы и тем самым готовили почву для возрождения психоанализа в России. Хотелось лишь показать, что идеологические барьеры прошлого так или иначе сопряжены с концептуальными трудностями настоящего, затрудняющими адекватное восприятие истории психоанализа в России» [10, с. 484]. Всё «вышеизложенное» Лейбиным только и надо понимать, как его попытку оправдаться. В течение многих лет он усердно критиковал ненавистного ему Фрейда и его «бесперспективный» психоанализ, а теперь вот, пользуясь недолговечностью человеческой памяти и неосведомленностью нынешнего поколения психоаналитиков в делах «давно минувших дней», он решил прошлые свои грехи выдать за ратные подвиги.

– V –

Ну, хорошо, предположим, что Лейбин до 1991 г. действительно ошибался, но потом прозрел и, оправдавшись в глазах психоаналитиков, бесповоротно перешел на сторону своих бывших врагов. Тогда давайте спросим его: что сделано им сегодня в теоретическом и практическом плане и почему, собственно, ранее критикуемый им Фрейд сделался для него кумиром?

В теоретическом плане Лейбин развил идею «русскости Фрейда». Дело в том, что отец-основатель психоанализа был по национальности еврей, но бывший его критик, Валерий Моисеевич, обнаружил, что в действительности никакого «еврейства» в нем не было. Фрейд обладал «русским духом» и весь его психоанализ больше всего подходит русскому народу. В последние годы одержимый этой сумасбродной мыслью он делал всё, чтобы идеология фрейдизма сделалась официальной идеологией России подобно тому, как в советское время ею являлся марксизм. С этой целью он проник в государственные структуры и собственноручно готовил проекты указов президента.

С напоминания своих «заслуг» перед Отечеством Лейбин начал статью «Психоанализ в России». «Писать о психоанализе в России легко и трудно, – говорит он. – Легко, поскольку, изучая историю психоаналитического движения на протяжении нескольких лет, в общих чертах я представляю себе все зигзаги тернистого пути, связанные с распространением, запрещением и возрождением психоанализа в России. Трудно, поскольку, будучи свидетелем психоаналитического бума, подогретого Указом Президента Российской Федерации «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа за № 1044 от 19 июля 1996 г., невольно оказываешься участником, более того, соучастником того стремительного движения, которое воистину с российским размахом готово не только подхватить каждое, попавшегося ему на пути, но и нести неизвестно куда и зачем» [10, с. 480]. И далее Лейбин продолжает: «К концу 90-х годов психоанализ в России неожиданно обрел статус государственной политики. Во всяком случае, реализация Указа Президента РФ потребовала подготовку соответствующей программы организационной и финансовой поддержки развития психоанализа на государственном уровне» [10, с. 481].

Я уже сказывал, что Лейбин занимает самые высокие должности и обладает широчайшими полномочиями влиять на первых лиц государства в проведении тотального психоаналитического контроля над всеми членами российского общества. В связи с этим в стране были открыты десятки институтов и сотни кафедр, где сексуальное учение Фрейда преподается, не просто свободно, а специально навязывается молодежи в качестве их будущего мировоззрения. Лейбину «легко» писать об этом, поскольку в застойные времена он был встроен в марксистско-ленинскую обойму многомиллионной армии советских идеологов. Но в начале 90-х годов крупных идеологических работников, перешедших из стана марксистского в стан фрейдистский, было немного. Поэтому лично ему поначалу было очень «трудно» работать на чуждом идеологическом фронте. Но Лейбин с группой боевых «товарищей» по отгремевшей холодной войне успешно преодолел эти трудности и смог добиться у не совсем здорового президента подписи желательного ему указа. Надо отдать Лейбину должное, за время работы в советских организациях он приобрел богатейший опыт аппаратной игры, который он применил в новых условиях демократической России. Он был блестящим пропагандистам; Гитлер остался бы его работой довольным.

Хорошо, оставим пропагандистские трюки и зададимся вопрос: как обстоят дела с содержательной частью лейбиновской идеологии, что это за «русскость»? В книге «Зигмунд Фрейд и психоанализ в России» [11], рекомендованной «Редакционно-издательским Советом Российской Академии образования к использованию в качестве учебно-методического пособия» (М.: МПСИ, 2000), Лейбин подробно разъясняет смысл этого несуразного термина. Начал он так: «В предлагаемой работе заинтересованный читатель найдет для себя такие материалы, которые ранее не попадали в поле зрения исследователей. Скажу откровенно. Для меня самого русскость Фрейда – новый поворот в исследовательской деятельности, который стал возможен лишь в силу повышенного интереса к судьбе России» [11, с. 307].

«О чем все-таки идет речь? – Задается вопросом бывший советский идеолог и отвечает. – О русскости Фрейда, понимаемой с точки зрения формирования и развития психоанализа под воздействием "русского духа" не как какой-то мистической, загадочной силы, а вполне конкретных русских истоков, предопределивших творческую атмосферу интеллектуального развития Фрейда и, несомненно, сказавшихся на его теоретической и практической деятельности» [11, с. 311]. «… Рассмотрение русскости Фрейда, – продолжает Лейбин, – является вполне оправданным, более того, необходимым аспектом исследования истории психоанализа, если мы действительно хотим понять подлинные, многогранные истоки возникновения и развития психоаналитических идей. Дело в том, что, как это, может быть, не парадоксально на первый взгляд, русскость Фрейда – малоизученный, но, несомненно, заслуживающий внимание пласт исторической реальности, осмысление которого проливает свет на темные пятна интеллектуального развития основателя психоанализа. Можно, пожалуй, сказать, что русскость Фрейда – это, быть может, не только прорыв к глубинным истокам бессознательных интенций и сознательной деятельности венского врача-невропатолога как клинициста и теоретика, создавшего философски ориентированное учение о человеке и культуре, но и то связующее звено, благодаря которому достигается лучшее понимание взаимосвязей между основателем психоанализа и Россией психоаналитическими идеями и социокультурными изменениями, осуществляемыми в нашей стране.

На чем основывается подобное видение русскости Фрейда? – вновь задает самому себе вопрос Лейбин и тут же отвечает. – Прежде всего, на реальных фактах обращения основателя психоанализа к людям, событиям сообщениям и художественным произведениям, непосредственно связанным с Россией или косвенно относящимся к русским сюжетам» [11, с. 312–313]. «В этом отношении русскость Фрейда наглядно проявилась в том, – продолжает бывший марксист, – что его обращение к рассмотрению жизни и творчества итальянского ученого и живописца эпохи Возрождения, нашедшего отражение в опубликованной им в 1910 г. книге "Леонардо да Винчи", в немалой степени было обусловлено знакомством основоположника психоанализа с переведенной на немецкий язык второй частью трилогии Мережковского "Христос и Антихрист"» [11, с. 322].

Далее Лейбин входит в область фантазий и эфемерных гипотез: «Можно предположить, – пишет он, – что трилогия Мережковского не только явилась стимулом к написанию Фрейдом книги о Леонардо да Винчи и углубленному осмыслению отношений между отцом и сыном с точки зрения раскрытия содержательной стороны Эдипова комплекса, но и послужила фиксацией в его собственном бессознательном некоторых идей, впоследствии сознательно оформленных в виде определенных психоаналитических концепций. Не исключено, что к таким идеям относятся представления о "страхе смерти", почерпнутые Фрейдом из той части "Антихриста", в которой приводятся записи из дневника царевича Алексея, где он пишет о "страхе смерти", напавшем на него. Не исключено и то, что многие рассуждения Фрейда об Эдиповом комплексе, угрызения совести и вины, встречающиеся в его работах в связи с интерпретацией литературных произведений, навеяны соответствующими высказываниями, содержащимися в произведениях Мережковского. Во всяком случае бросаются в глаза разительные сходства, имеющие место в книгах основателя психоанализа и русского писателя» [11, с. 323].

Фрейд не знал русского языка и не был хорошо знаком с русской литературой. Зато он прекрасно владел английским, французским, итальянским и испанскими языками и прочел множество книг, написанных на этих языках в оригинале. Перед написанием своей очередной книги он обычно проводил литературные изыскания. Оттого что ему на глаза попался фрагмент книжки одного русского писателя, переведенный на немецкий язык, вовсе не следует, что внутрь Фрейда вошло больше русского духа или, по терминологии Лейбина, русскости, чем духа другой нации. И писал он здесь все-таки не о русском мыслителе Мережковском, а об итальянце Леонардо да Винчи. Так что вряд ли идея Эдипова комплекса и представление о «страхе смерти» пришла Фрейду от Мережковского.

Я чувствую, как Лейбину очень хотелось доказать, что Эдипов комплекс и страх перед смертью – это исключительная черта русского человека. Она-то и внедрилась в сознание, или подсознание, родоначальника психоанализа. К счастью, это не так. Разумеется, Фрейд что-то взял и у Мережковского, Достоевского и других людей, живших в России, но не следует слишком уж переоценивать влияние на него русских мыслителей, врачей-психоаналитиков (Лу Андреас-Саломе и Сабина Шпильрейн) или пациентов («Человек-волк» и «Красная Эмма»). Его окружали плотным кольцом люди самых разных национальностей, и русских там было относительно немного.

В этой истории с Мережковским меня удивляет другое. В книге Лейбина «Психоанализ и философия неофрейдизма», написанной в стародавние времена, когда ее автор был еще правоверным марксистом, имеется подраздел «Психоанализ и художественное творчество». В этом подразделе влияние Мережковского на Фрейда оценивается, куда более скромно, вместо этого Лейбин беспощадно критикует автора Эдипова комплекса за «предвзятость». В 1977 г. Лейбин писал: «Постижение скрытого смысла и содержания художественных произведений Фрейд связывает с "расшифровкой" бессознательных мотивов и инцестуозных желаний, которые предопределяют, по его мнению, замыслы художника… Так, Фрейд попытался рассмотреть стиль научного мышления и художественного творчества Леонардо да Винчи через призму тех детских переживаний, которые имели место в жизни итальянского ученого и живописца. Обращению к творчеству великого итальянца в немалой степени способствовало знакомство Фрейда с переведенной на немецкий язык второй частью трилогии "Христос и Антихрист" Д.С. Мережковского, посвященной Леонардо да Винчи» [9, с. 94–95].

О Мережковском, собственно, всё. Здесь по поводу него у Лейбина почему-то не возникло особой гордости за «русскость». Зато родоначальник психоанализа за свой Эдипов комплекс и прочие «буржуазные выверты» получил по полной программе. Грозный страж советской идеологии писал: «Но Фрейд подходит к биографии Леонардо заведомо предвзято. Семейная хроника ранней жизни художника нужна Фрейду для того, чтобы на материале его произведений подтвердить истинность исходных постулатов психоанализа: рассматриваются только такие факты биографии, из которых можно сделать выводы о влиянии сексуальных влечений на человека, о решающем значении первых лет жизни ребенка для последующего жизненного пути личности, о родительском комплексе, будто бы предопределяющем человеческую деятельность» [9, с. 95]. «Но даже те биографические данные о Леонардо, которые выбраны Фрейдом для анализа, рассматриваются им односторонне» [9, с. 96]. «Фрейдовский подход к раскрытию смысла художественных произведений не только нельзя считать в силу перечисленных причин строго научным, но он и логически не обоснован, так как для доказательства заранее сделанного вывода используется тезис, который сам нуждается в доказательстве…» [9, с. 97].

–VI –

Мне могут возразить: «Ладно, с "русскостью" у Лейбина действительно вышел конфуз, но ведь он написал свыше 300 работ! Что-нибудь путное там, наверняка, отыщется».

Не отыщется. В действительности, Лейбин написал немного, но затем из написанного он выдергивал отдельные абзацы, перетасовывал их и сообщал этому месиву другое название. Так у него выходила новая публикация. В течение многих лет он работал как неисправный ксерокопирующий аппарат. Его творческую манеру работать можно продемонстрировать на примере статьи под названием «Репрессированный психоанализ: Фрейд, Троцкий, Сталин», опубликованную в первом номере «Российского психоаналитического вестника» за 1991 г. [с. 32 – 55]. Эта статья целиком без изменения была помещена им в упоминавшейся мной том «Антологии русского психоанализа» (далее буду ссылаться на текст, помещенный в «Антологии» [10]).

Данная статья сравнительно объемистая и разбита на несколько подразделов с самостоятельными подзаголовками, среди которых есть и такой: «Политическая культура и психоанализ». Из 950 строк статьи 810, Лейбин разместил в двух заключительных главах уже цитируемой мной книги «Зигмунд Фрейд и психоанализ в России» [11], вышедшей спустя десять лет после написания статьи, но почти одновременно с «Антологией» [10]. Главы эти называются следующим образом: «Постреволюционный синдром: Фрейд, Троцкий, Сталин» и «Политическая культура и психоанализ».

Можно было бы подумать, что автор под одним и тем же заголовком поместит один и тот же текст, но оказалось не всё так просто, как кажется сначала. Структура нового текста представляет собой мелкую нарезку старого, причем отдельные абзацы и даже предложения старого текста были перетасованы и изменены в новом тексте. Тем не менее мною была проведена тщательная сверка обоих текстов и установлено, что не менее 85% старого текста перешла в новый текст, имеющий за счет цитирования документов несколько больший объем.

Не скрою, проведенное мною детективное расследование лейбиновских текстов доставило истинное наслаждение, которое, наверно, не испытывал даже Шампольон, когда расшифровывал древнеегипетские иероглифы на Розеттском камне. В некоторых местах новый текст оказался сильно запутанными, и мне с большим трудом удалось осуществить идентификацию, но большая часть нового текста является все же прямой калькой со старого. В качестве примера приведу две выдержки из старой и новой версии, причем в новой версии имеются изменения в способе расстановки кавычек. Мне показалось это любопытным.

Итак, читаем старую версию: «Если в 20-х годах Залкинд писал о том, что фрейдизм дает "ценнейшее обоснование для классового понимания и классового построения "психической", творческой направленности человека", то в 30-х годах он уже говорил о "политической опасности" фрейдизма, о собственном "лжефрейдизме" и доли вины за "остатки фрейдовской популярности" в стране, о своей "философской близорукости", не позволившей понять "философскую чепуху фрейдизма", и укреплении диктатуры пролетариата, навсегда вбивающей "осиновый кол в могилу советского фрейдизма". Если в опубликованной в 1930 году работе… » [10, с. 263].

А вот новый текст: «Если в 20-х годах Залкинд писал о том, что фрейдизм дает ценнейшее обоснование для классового понимания и классового построения "психической", творческой направленности человека, то в 30-х годах он уже говорил о "политической опасности" фрейдизма, о собственном лжефрейдизме и доли вины за остатки фрейдовской популярности в стране, о своей "философской близорукости", не позволившей понять философскую чепуху фрейдизма. "Лишь укрепление диктатуры пролетариата, – заявляет он, – вбивает – и навсегда – осиновый кол в могилу "советского фрейдизма". Я считаю, что действительный фрейдизм был объективно, фактически, всегда для меня трупом, но вина моя в том, что по философской своей беспечности того времени я искусственными мерами пытался заставить этот труп плясать под мою дудку, это создавало гниющему трупу видимость рекламы, делало его популярным, заражавшим воздух". Если в опубликованной в 1930 году работе…» [11, с. 499–500].

Теперь, как говорится, найдите десять отличий. Далее я приведу соответствие старого текста, помещенного в «Антологии» на страницах 250–270 с новым текстом, разбросанным в вышеуказанной книге на страницах 454–518 (эти страницы я помещаю в круглых скобках). Вот, что у меня получилось: 250 (493–494); 251 (текст не повторяется); 252 (457–458); 253 (459–461); 254 (461–463); 255 (463–465); 256 (465, 476–477); 257 (478–481); 258 (481–483); 259 (483–486); 260 (486–488); 261 (488–490); 262 (491, 492, 494, 495); 263 (498, 499, 500, 505); 264 (505, 506, 501, 502, 503); 265 (503, часть текста не повторяется); 266 (часть текста не повторяется, 512); 267 (512, 513, 514, 515); 268 (часть текста не повторяется, 515); 269 (515, 516, 517, 518); 570 (518).

Надеюсь, что биографы Валерия Моисеевича по достоинству оценят мою работу и при составлении его честной библиографии воспользуются и этой маленькой раскладкой в океане повторных публикаций на удивление «плодовитого» автора.

–VII –

Лейбин известен стране и миру не только как крупный теоретик и историк психоанализа, но с начала 90-х годов и как ведущий врач-психотерапевт. С недавних пор я убедился, что он может анализировать не только отдельных пациентов, но и целые аудитории студентов. В книге «Эдипов комплекс: инцест и отцеубийство» [12], рекомендованной «Редакционно-издательским Советом Российской Академии образования к использованию в качестве учебно-методического пособия», Лейбин опубликовал результаты исследований, проведенные им в течение пяти лет (с 1992 по 1997 гг.), над студентами Москвы и Санкт-Петербурга.

Лейбин просил студентов, пришедших к нему на лекцию, ответить письменно на вопросы: хотели бы они когда-нибудь переспать с отцом, матерью, возникало ли у них желание из-за ревности проткнуть кухонным ножом живот мамы или проломить кирпичом голову папы и т.д. И хотя профессор не подсказывал конкретное оружие убийства, будет ли это нож или кирпич, вопросы звучали жестко: «Какие чувства вы испытывали в детстве к матери, отцу, сестрам, братьям или замещающим их лицам? Имели ли вы сны или фантазии о кровосмесительных связях? Если да, то опишите их. Если нет, то воспроизведите какой-либо сон. Желали ли вы смерти матери, отцу, сестрам, братьям или близким вам людям? Испытывали ли вы угрызение совести от противоморальных намерений, которые возникали у вас по отношению к родителям или близким вам людям? Испытывали ли вы в детстве страх? Если да, то кого или чего вы боялись больше всего? Можете ли вы принять психоаналитическое понимание Эдипова комплекса полностью, частично, с оговорками или вообще не принимаете?..» [12, с. 20 –21].

Теперь представьте себя на месте 17-летней девочки, которая пришла послушать лекцию уважаемого профессора, а тот просит ее ответить на неожиданные и очень странные вопросы. От таких тяжелых мыслей ее охватывает ужас. Она съеживается и не знает, как ей поступить. Никогда в жизни она не сталкивалась с таким бесцеремонным внедрением в ее личную жизнь. Но строгий профессор ее предупреждает, что все студенты без исключения в обязательном порядке должны писать «сочинение» на тему: «Как я насиловал – пускай только во сне – свою дорогую мамочку» или «Как я душил маленькую сестренку» и т.д. Преподаватель уверен, что у каждого студента нечто подобное происходило, только он не хочет признаваться себе. Студент – человек подневольный: явился в аудиторию в урочное время, будь любезен, написать что-нибудь гадкое о себе и своих родственниках. Само собой разумеется, что если ты не напишешь указанного сочинения, то у тебя могут возникнуть проблемы со сдачей зачета или экзамена.

Этим истязаниям подвергались 435 студентов, но несмотря на все угрозы преподавателя, сдали свои письменные работы только 390 студентов. Некоторые студенты отделывались от навязанного им сочинения короткой запиской вроде: «В данный момент меня не волнует Эдипов комплекс» или «Извините, но сейчас моя голова забита другими проблемами». Но большинство студентов, испугавшись гнева преподавателя и преодолев в себе естественное возмущение, вынуждено было что-то более или менее честно отвечать.

Лейбин пишет: «У некоторых студентов подобное сопротивление было столь сильным и непреодолимым, что они так и не решились включиться в работу. У них сработали психологические механизмы защиты, реализация которых обернулась рациональными оправданиями в форме приведенных выше отписок. Не исключено, что именно у этой категории студентов имеются сложные, неразрешимые проблемы, уходящие своими корнями в детско-родительские отношения. Были случаи, когда после завершения сочинения отдельные студенты оказывались на грани срыва. Они глубоко переживали по поводу того, что обнаруживали в себе нечто из ряда вон выходящее. Поэтому после того, как все студенты сдавали свои сочинения, приходилось давать необходимые в таком случае пояснения по поводу возможных переживаний, связанных с Эдиповым комплексом, и тем самым снимать излишнюю напряженность» [12, с. 23–24].

Я всегда думал, что преподаватель должен проявлять предельную осторожность в вопросах личной жизни своих подопечных. Он обязан проявлять такт и высочайшую мудрость при общении с ними, чтобы не травмировать незрелую психику молодых людей. У нашего же академика-педагога проявились прямо противоположные качества. Ради праздного любопытства он заставлял их испытать невероятные муки.

«В одной аудитории, – рассказывает Лейбин, – произошел инцидент, заставивший пересмотреть взгляд на проводимое исследование как сферу исключительно научного интереса. После завершения работы над сочинением одна из присутствующих студенток оказалась в таком подавленном состоянии, что со слезами на глазах просила принять ее в качестве пациентки. К сожалению, через несколько часов я уезжал в другой город и не имел возможности встретиться с этой студенткой. Пришлось посоветовать ей обратиться к одному из специалистов института психоанализа, в котором она проходила обучение.

До сих пор воспоминание об этом случае, имевшем место на начальном этапе исследования, вызывает у меня муки совести, связанные с тем, что в силу сложившихся обстоятельств я был вынужден уйти из аудитории, оставив в тот момент растерянную студентку наедине со своими проблемами. Единственное, что удалось сделать, так это объяснить провожавшим меня ее подругам, как и чем они могут помочь ей в данный момент. Но сам инцидент привел к пониманию того, что академическое исследование восприятия студентами Эдипова комплекса затрагивает такие глубинные процессы и переживания личности, которые подчас требуют терапевтического вмешательства» [12, с. 24 – 25].

Как видим, бывший марксист Лейбин неважно разбирается в педагогике и обладает невысокими моральными качествами. Если какой-то девушке по его вине сделалось плохо, надо было бросить все дела и оказать ей помощь. Вместо этого он увел от больной ее подруг, чем только усугубил и без того тяжелое положение. Всякий здравомыслящий человек до проведения этого абсурдного эксперимента непременно догадался бы, что в такой массе студентов окажутся и такие, которые действительно испытали на себе ужасы сексуального домогательства со стороны родителей и старших братьев. Тогда Лейбин своим бесцеремонным вмешательством заставит их пережить заново ранее полученную травму. Причем это переживание произойдет в самом неподходящем месте – в аудитории, где сидят студенты разного пола, и понятно, что не все люди могут скрывать свои чувства.

Лейбин ничего не понимает и в психологии. Своими неуклюжими действиями он нанес каждому студенту болезненную рану, которая не обязательно могла проявиться открыто, как в описанном им «инциденте». Но у каждого из них, как минимум, остался нехороший осадок, который появляется в ответ на что-то отвратительное. Потом эту мерзость Лейбин опубликовал пятитысячным тиражом. – Зачем? Что это дает «академической» науке? Академик не понимает, что у человека, тем более, молодого, нельзя спрашивать: не мастурбировал ли он, не подглядывал ли он за родителями, когда те раздевались и т.д. Нельзя допускать, чтобы человек испытывал за себя стыд. Если такое происходит, то мы имеем дело с плохим педагогом и неумной теорией, которую придумал человек в своих корыстных интересах.

Валерий Моисеевич Лейбин нанес колоссальный урон России, когда взялся за пропаганду вздорного учения Фрейда. Ни в личности, ни в его учении нет никакой «русскости»: психоанализ одинаково вреден как для русских, так и для евреев, немцев, англичан, французов – для всех народов мира он очень опасен. Отец-основатель шаманства XX века был ловким авантюристом. Пусть я в деталях ошибся, распутывая клубок его вранья, все равно, будь он даже трижды праведником, его спекулятивная идеология, которая широко пропагандируется в нашей стране, весьма опасна. Актуальная задача сегодняшнего дня – остановить наступление фрейдизма на Россию. Возьмемся же, друзья, засучив рукава, за выкорчевывания старого пня, пустившего в наши дни молодые побеги.

Литература

1. Акимов О.Е. Правда о Фрейде и психоанализе." – М.: Издатель Акимова, 2005.
2. Акимов О.Е. Психология познания. Удод." – М.: Издатель Акимова, 2004.
3. Акимов О.Е. Фрейд как основатель ложной теории и практики.
4. Акимов О.Е. Жириновский, Фрейд и Россия.
5. Фрейд З. Толкование сновидений. – Мн.: Попурри, 1997.
6. Стоун И. Страсти ума или Жизнь Фрейда. – М.: Мысль, 1994.
7. Фрейд З. Собрание сочинений в 26 томах. Том. 1. Исследования истерии, – СПб.: ВЕИП, 2005.
8. Дубейковская Я.С. О нашем, о женском. Размышления политконсультанта-психоаналитика накануне 8 марта".
9. Лейбин В.М. Психоанализ и философия неофрейдизма. – М.: Издательство политическая литература, 1977.
10. Овчаренко В. И., Лейбин В.М. Антологии российского психоанализа. Т. 2. – М.: МПСИ, 1999.
11. Лейбин В.М. Зигмунд Фрейд и психоанализ в России. – М.: МПСИ, 2000.
12. Лейбин В.М. Эдипов комплекс: инцест и отцеубийство. – М.: МПСИ, 2000.
13. Гуревич П.С. Теория и практика психоанализа. Программа и учебное пособие. – М.: МПСИ, 2000.

Олег Евгеньевич Акимов

Фрейд как основатель ложной теории и практики

С самого детства Зигмунд Фрейд столкнулся с большой ложью. Когда ему было 3,5 года, у него появилась сестра Анна, которую, однако, зачал не его отец, а его сводный брат, Филипп. Об инцесте узнали жители города. От позора семье пришлось в спешном порядке покинуть Фрайберг, где тогда жили Фрейды, и обходным путем, через Дрезден и Лейпциг прибыть в Вену, где когда-то жила мать Зигмунда, Амалия Натансон.

Затем десятилетний Зиги стал свидетелем еще одного семейного скандала. Его дядя, Иосиф, был осужден на десять лет тюрьмы за изготовление фальшивых денег. Есть подозрение, что Фрейды долгое время жили именно за счет этого криминального бизнеса, так как торговля текстилем у отца, Якоба Фрейда, не приносила прибыли и была, видимо, просто прикрытием. К фальшивомонетничеству был причастен всё тот же Филипп и, очевидно, мать Зигмунда, Амалия, которая с 1851 по 1856 гг. находилась в интимной связи с ним.

Понятно, что дом, в котором происходили подобные события, окутан атмосферой непорядочности. Преступный авантюризм и сексуальная распущенность, наблюдавшиеся в роду Фрейдов, по наследству передались и маленькому Зиги; на всем его последующем творчестве лежат два этих родовых пятна. Обо всём этом более подробно можно узнать из моей книги «Правда о Фрейде и психоанализе» [1].

После посещения начальных классов частной школы Фрейд в 1865 г. поступил в Леопольдштадтскую гимназию на Таборштрассе 24, которую также заканчивали, но чуть позже, его будущая супруга, Марта Бернайс (1861—1951), и ее близкая подруга, Берта Паппенхейм (1859—1936) (она же — Анна О. из «Исследования истерии» и Ирма из «Толкования сновидений»). В гимназии он проявил большие способности к литературному творчеству и заучиванию иностранных языков, но к точным и опытным наукам таланта не имел. Поэтому, поступив на медицинское отделение Веского университета, амбициозный молодой человек вскоре потерял интерес к учебе, которая сводилась в основном к изучению химии, гистологии, физиологии и зоологии. В двадцать лет он поступил работать демонстратором в Физиологический институт Брюкке, где быстро сблизился с профессором Эрнстом Флейшлем и известным в городе врачом Йозефом Брейером.

По ходатайству Брейера в середине 1878 г. 22-летний Фрейд устроился домашним врачом в дом Паппенхеймов. В течение 4,5 лет Берта находилась под его неусыпным наблюдением. В указанный период события разворачивались в следующей последовательности. С лета 1879 по лето 1880 г. Фрейд был приписан к гарнизонному госпиталю, но большую часть своего свободного времени он проводит с Бертой. Известно, что свое 24-летее (6 мая) вот-вот демобилизованный старослужащий провел на гауптвахте «за постоянные опоздания и частые самовольные отлучки».

Буквально на следующий месяц, в июне 1880 г. у Берты появляются первые симптомы истерии. Я думаю, это связано не только с Фрейдом, но и с тем, что в жизнь девушки вошел еще один мужчина прекрасной наружности — Эрнст Флейшль. Летом 1882 г. нервно-психическое расстройство приобрело настолько угрожающие формы, что ее пришлось поместить в психиатрическую лечебницу, находящуюся вдали от Вены. Ее намеренно отвезли подальше от дома, на границу Германии и Швейцарии, чтобы изолировать как от Флейшля, так и Фрейда, который проявлял к ней не только медицинский интерес.

Из «образцового анализа» сновидения об инъекции Ирме (вторая глава книги «Толкование сновидений» [4]), мы достоверно узнаем, что главной героиней описанных там событий является именно Берта, которую, я предполагаю, с самого юного возраста полюбил Фрейд. (Этот вывод следует из тщательного анализа «Анализа фобии пятилетнего мальчика», который также был проведен в книге [1]).

В лечении Берты, кроме него и Брейера, принимал участие всё тот же профессор Флейшль. Красивая и обаятельная Берта без памяти, как и положено ее впечатлительной натуре, влюбилась в профессора, а он, разумеется, в нее. Неопытный врач, каким тогда был молодой Фрейд, из-за мучительной ревности к своему университетскому другу больше калечил девушку, делая ей инъекции морфина, чем по-настоящему лечил. Молодому ухажеру, замаскировавшемуся под домашнего врача, было строго-настрого запрещено переступать порог дома Паппенхеймов.

Он устроился в Общегородскую больницу, где пытался работать в различных отделениях, но будучи крайне безалаберным человеком, так и не нашел себе профессию по душе. Бедолага Флейшль — богатый аристократ, баловень судьбы, завсегдатай роскошных салонов Вены — пристрастился к морфину около 1872 г., т.е. задолго до встречи с Бертой. Не найдя в себе сил бороться с этим злом, он в 1891 г. путем передозировки добровольно ушел из жизни. Берту удалось спасти от наркотической зависимости, хотя она после всего случившегося еще много лет страдала нервно-психическим расстройством, развившимся на почве несчастной любви и потребления морфина.

Распространению психоанализа способствовала вся философско-научная и социально-культурная атмосфера рубежа XIX—XX вв., о которой я более или менее подробно рассказал в своей другой книге — «Психология познания. Удод» [2]. Морфин, кокаин, психические расстройства, истерия, гипноз, увлечение мистикой, образование различных эзотерических обществ, возникновение борделей, распространение проституции, развитие сети психиатрических кабинетов, подготовка соответствующего медицинского персонала — всё это было завязано в один тугой узел. Флейшль, Брейер, Фрейд и Берта Паппенхейм, посещавшие светские «тусовки» Вены, конечно же, испытали на себе все прелести того сумасшедшего времени.

Нужно отдельно сказать, что употребление морфина было тогда чрезвычайно распространено в высшем слое общества и, что самое печальное, этот порок никем особенно не осуждался. Поль Реньяр, автор книги «Умственные эпидемии» в главе «Два модных яда — морфий и эфир» подробно описывает эпидемию морфинизма, охватившую Европу в конце XIX в. Он рассказал, что «утонченные люди, ищут в наркотических раздражениях ощущения, которые им больше не доставляют их притупленное воображение и несколько расшатанные нервы. Из этой среды выходят настоящие миссионеры морфиномании...

Всех морфиноманов характеризует одна общая черта — они любят пропагандировать свой порок. Встречаются два приятеля. Один жалуется другому на тоску и грусть: ничего его больше не привлекает, ни светские удовольствия, ни бега, ни театр — он убийственно скучает. Светский человек, тайно предающийся пьянству, не решится посоветовать другому топить горе в вине, но морфий — это лекарство [именно так он тогда воспринимался в среде даже очень просвещенных людей], а поэтому, рекомендуя его, в определенном смысле исполняешь роль врача. А ведь известно, как любят принимать на себя эту роль светские люди» [3, с. 199—200].

Так распространилась эта смертельно опасная мода на высшие слои европейского общества. Этому способствовало одно немаловажное обстоятельство. Реньяр разъясняет: «Страсть к роскоши, охватившая все отрасли промышленности, проникла также и в морфиноманию. Маленький шприц, приспособленный для подкожного впрыскивания морфия и дающий возможность избегать внутреннего приема опиума, горький вкус которого и вызываемая им рвота весьма неприятно действуют на пациента, — этот шприц приобрел остроумные и художественные изменения. Прежде всего, ему придали такую форму, чтобы его можно было легко переносить и вместе с тем без труда прятать. Я обратился к одному из крупнейших парижских фабрикантов хирургических инструментов, и он показал мне целый арсенал современной морфиномании, носящий отпечаток вкуса, роскоши и изобретательности его покупателей» [3, с. 201].

В книге «Умственные эпидемии» приведены превосходно выполненные старинные гравюры с изображением действительно самого настоящего «арсенала морфиномании». Автор показал и описал «инструменты», упакованные в изящные шкатулочки, напоминающие коробки из-под дорогих сигар. Наверняка, Флейшль имел подобные «инструменты» смерти, наверное, очень гордился искусно выполненной инкрустации своей шкатулки и, как дитя своего времени, широким жестом предлагал своим друзьям и подружкам отведать яда самой высшей пробы.

После повсеместного мора мода на потребление тяжелого наркотика, каким был морфин, быстро прошла. Тогда светские люди переключились на более легкий наркотик — кокаин, пропагандой которого интенсивно занялся Фрейд. Этому его занятию я отвел шестую главу книги [2] «Кокаиновая авантюра», где подробно рассказал, как отец-основатель в течение многих лет пропагандировал, распространял и сам потреблял кокаин. Зная ревнивый и мстительный характер Фрейда, можно не сомневаться, что он, видя, как Берту и Флейшля неудержимо тянет друг к другу, пустил в ход морфин, который давал ему Брейер на проведение лечебных процедур. Об этом мы узнаем из той же второй главы «Толкования сновидений» [4].

Но посмотрите, в какое время жил автор и все его окружение! Морфин считался лекарством, его пропаганда не считалась преступлением, следовательно, и Фрейд не сделал ничего предосудительного, когда вводил его Берте. Таким образом, возразит мне читатель, мы не должны слишком осуждать родоначальника за то, что он использовал морфин, тем более, как сейчас выясняется, его конечные цели для всех окружающих выглядели вполне гуманно (Берта страдала невралгией) и даже научно.

В самом деле, представьте себе такую картину. Молодой ученый (предположим на минуточку, что Фрейда интересовала наука) оказывается рядом с пациенткой, у которой появляются симптомы истерии. Он с жадным любопытством исследует развитие заболевания, наблюдает за ее поведением и психическими реакциями, каждодневно ведет дневник наблюдений, пытается понять механизмы возникновения истерических симптомов. Но пока что у него не всё получается: ему никак не удается загипнотизировать больную, поэтому он впрыскивает ей небольшие дозы морфина.

Он видел, как гипнотизируют Флейшль и Брейер, и помнил о господствовавшем тогда мнении: «гипноз есть навязанная истерия»; этот афоризм взят из книги «Исследование истерии» (I,3). Фрейд твердо знал, что истерия, гипноз и наркотическая интоксикация, в принципе, порождают одинаковое психическое состояние «полудрема», когда человек видит сны-галлюцинации, испытывая от всего происходящего наслаждение. «Разве в естественных и гипнотических сновидениях не сбываются наши сладкие мечты? Чем они, собственно, отличаются от наркотического опьянения? Почему бы гипноз ни заменить инъекцией морфина? В чём здесь преступление?» — спрашивал себя основоположник психоаналитической теории.

А вот в чём. Фрейд совершил злодеяние не тогда, когда ввел Берте морфин — здесь он делит более или менее равную ответственность вместе с Брейером и Флейшлем. Он совершил преступление в тот момент, когда решил заняться крупномасштабными (по мелочи это происходило и раньше) фальсификациями своей бесславной биографии. В частности, он произвел подлог своей корреспонденции и засекретил бумаги, принадлежащие не ему, а истории. Многие письма к невесте он позже подделал (разбор некоторых из них проведен в книге [1]). Письма своей жены, как и письма Брейера, знавшего многое о несчастной пациентке, сегодня не доступны. Опубликованы лишь те их послания, которые не касались трагических событий 1880-х гг. Его сегодняшних душеприказчиков нужно призвать к ответу и потребовать от них рассекретить материалы, связанные с преступлением против Берты. Все его письма, хранящиеся в архиве, необходимо подвергнуть экспертизе, поскольку многие из них были переписаны им или исправлены.

Фрейда можно было бы понять и простить, если бы он честно признался, что колол Берте морфин, а не морочил голову тем, будто Брейер ежедневно вводил ее в гипнотическое состояние и освобождал от истерических симптомов. Ясно, что его наставнику некогда было заниматься одной несчастной девушкой, у него на счету находились десятки тяжелобольных пациентов, известных и уважаемых в городе людей. И он, собственно, не ответствен за привыкание Берты к наркотику. Это его безответственный помощник длительное время впрыскивал ей морфин, а потом сочинил историю болезни Анны О. вместе с фальшивым «сновидением» об инъекции Ирме.

Фрейд — злоумышленник, но не он, а сотни тысяч нынешних психоаналитиков, виновны в том, что психотерапевтическая практика до сих пор не может выкарабкаться из той ямы, куда вверг ее основоположник блудливого учения. Я не стану пока называть имена сегодняшних «героев» и публиковать списки их «заслуг» перед Отечеством. Пусть они лихорадочно готовят запасные аэродромы для отступления, им все равно не уйти от ответственности за свои психоаналитические кушетки, мокрые от их либидо. Каждый из них получит по заслугам, дайте только развенчать трупный культ их духовного вождя.

До 1895 г. Фрейд пытался стать ученым более или менее честным путем. Он ошибался в своих теоретических исканиях, возможно, не совсем нарочно хотел выдать желаемое за действительное. Однако унизительные провалы в научной деятельности и зависть к успехам коллег окончательно вынудили его встать на путь тотальной фальсификации научной теории и врачебной практики. Он принял для себя твердое решение порвать все отношения с рационально мыслящими учеными и врачами и обратиться к дилетантам, которые смогли бы принять его как героя-мученика, по достоинству оценить его спекулятивное вероучение и, сплотившись вокруг него тесными рядами, образовать нечто, напоминающее новую церковь. Эту шулерскую игру он начал со статьи «О психическом механизме истерических феноменов», написанной совместно с Брейером и опубликованной в первых двух номерах журнала «Неврологический вестник» за 1893 г. Судя по стилистике и содержанию, ее главным инициатором и вдохновителем был больше Фрейд.

Брейер всю жизнь занимался частными вопросами физиологии, связанными с вестибулярным аппаратом птиц и животных, ответственным за равновесие. Еще в начале 1870-х гг. он совместно со своим научным руководителем, профессором Герингом, опубликовал несколько работ по механизму контроля дыхания посредством nervus vagus. Так что Брейер вник в проблемы психиатрии в основном ради Фрейда, который слишком уж увлекся модной, но крайне спекулятивной и во многом псевдонаучной проблематикой. В конце 1892 г. он принял посильное участие в работе, которая, однако, его интересовала мало.

Что же происходит дальше? Фрейд, подобно нерадивому ученику, начал обвинять своего умудренного знаниями и опытом учителя в невежестве, будто тот не понимает тонкой специфики психологических процессов. Как новорожденный жеребец, он стал лягать кормящую его кобылу. Вечно недовольный своим окружением, ищущий неизвестно чего и потому, непрерывно озирающийся по сторонам в поисках попутчиков, Фрейд к тому времени сблизился с Вильгельмом Флиссом — дилетантом-ученым и таким же дилетантом-врачом, который приветствовал его сексуальные идеи. В 1897 г. Флисс опубликовал книгу — «Взаимоотношения между носом и женскими половыми органами». Эта узкая тема являлась частью его глобальной теории о взаимосвязи и периодичности всех процессов живой и неживой природы — типичная универсальная «теория всего», которые сочиняются во все времена псевдоучеными. В 1906 г. он опубликовал еще одну книгу — «Течение жизни. Основания точной биологии», в которой изложил более полно свое видение мира. Обретя себе друга, Фрейд потерял всякий интерес к Брейеру. Он писал «ученому-новатору», что ведет «борьбу с господином компаньоном», т.е. со своим соавтором по статье 1893 г. В следующем году разрыв между скучным консерватором-материалистом и первопроходцем революционной психиатрии дошел до того, что они перестали общаться.

Этому способствовало еще одно незначительное для Брейера, но исключительно важное и, главное, обидное для Фрейда обстоятельство. Брейер пошел на повышение: по рекомендации Эрнста Маха (известного в Австрии физика), Эвальда Геринга (научного руководителя) и Зигмунда Экснера (сослуживца по лаборатории Института Брюкке) его избирали в академики. В этой связи родоначальник, естественно, испытал жестокий приступ зависти. Он пытается спешно предпринять шаги по получению профессорского звания, но у него ничего не вышло. Процесс получения профессорского звания растянулся на многие годы и был сопряжен с унижениями, которых не выдержал соискатель (они описаны в разделе 15 книги [1]). Сильные переживания расшатали в конец его нервную систему, у него началась длительная депрессия, он плохо чувствовал себя и физически, и морально, задумывался о самоубийстве, разочаровался в семейной жизни (известно, например, что у него прекратились сексуальные отношения с женой).

Но это случилось позже, а тотчас после публикации статьи Фрейд начал уговаривать Брейера написать книгу, в которой он опять же собирался отвести себе роль главного автора. Получив статус соискателя профессорского звания, Фрейд нуждался в большой публикации, в которой мог бы представить результаты наблюдения за истерическими пациентками и кое-какие теоретические выводы. Не представлять же аттестационной комиссии написанную им ранее скандальную книгу по афазии! Однако о какой совместной работе могла идти речь, если один из них стоял на материалистических позициях, другой — на виталистических? У них возникли принципиальные разногласия по вопросам этиологии истерии. Фрейд сам отвернулся от Брейера, а теперь ластился к нему с этой, в данный момент уже несвоевременной просьбой.

Брейер относился к заблуждениям Фрейда по-отечески снисходительно. Он никогда бы не отшатнулся от него, если бы всё дело заключалось в различных взглядах на предмет исследования. Но причины сидели куда глубже — в шизотимической натуре Фрейда. Добросердечный врач, посчитав, быть может, что для его подопечного не миновал период подросткового бунтарства, пошел ему навстречу, дав, тем самым, еще один шанс найти себя в науке. К этому надо добавить, что родоначальник психоанализа умел добиваться своего, создавая доверительную атмосферу общения. Люди готовы были снять с себя последнюю рубашку, лишь бы не расстраивать просящего. Поэтому Брейер сжалился над Фрейдом и передал ему наброски давно написанной статьи, которая не была опубликована во времена их совместной работы.

И вот, весной 1895 г. на свет появляется литературно-психологический роман под названием «Исследование истерии», в котором Фрейд, шизотимически раздвоившись на себя и Брейера, изложил свою методику «исцеления» Берты (Анны О.) и других пациенток. Автор представил дело так, будто благодаря новым психотерапевтическим приемам, открытым Брейером, можно полностью избавиться от истерических симптомов. Какой нужно обладать моралью, чтобы утверждать, что пациентка выздоровела, когда точно было известно, что она осталась на долгие годы больной? Много позже он стал уверять, что Берта влюбилась в Брейера, а тот не сумел разглядеть сексуальной подоплеки ее истерии. Всю свою жизнь Фрейд отрицал, что когда-либо видел несчастную девушку, которую он чуть было не отправил на тот свет. Более того, «чудный метод», превративший якобы безнадежно больную в абсолютно здорового человека, он стал пропагандировать как выдающееся изобретение в области современной психиатрии. Фрейд заверял всех, что эффективность психоаналитического метода возросла после того, как он модернизировал брейеровский метод катарсиса. Модернизация коснулась, главным образом, причин возникновения нервно-психических расстройств. Отец-основатель объявил, что их источником является сексуально травмирующий фактор, возникающий якобы в детстве.

Однако сверстанная Фрейдом в 1894—1895 г. книга провалилась, высосанный из пальца психоаналитический метод, который он сфабриковал как средство получения ученого звания не получил признания в научном мире. Результатом этого стало то, что в 1897 г. ему было официально отказано в профессорском звании. Но путем закулисных махинаций, через одну из своих влиятельных пациенток, имевшую прямой доступ к министру образования, Фрейд в 1902 г. все же добился права рядом со своей фамилией ставить волшебное слово «профессор». После серии скандальных публикаций, в частности, таких работ как «Три очерка о сексуальности» и «Анализ фобии пятилетнего мальчика» откровенно порнографического содержания, он сумел привлечь на свою сторону горстку дилетантов, образовавших сначала небольшой кружок, насчитывающий менее десятка членов. Затем, эта инициативная группа во главе с их закомплексованным на сексе лидером начала медленное восхождение на Олимп мировой славы.

Добавим к сказанному, после выхода «Исследования» произошло окончательное размежевание Брейера и Фрейда. Этот разрыв случился не столько по причинам теоретическим, сколько этическим. Брейер продолжал идти своей дорогой честного ученого и врача. Психоаналитики, не видящие разницы между наукой и ее профанацией, обычно высказывают здесь недоумение: «И зачем он оставил истерию, вернувшись к своим прежним физиологическим исследованиям, когда его ученик добился таких громких успехов на избранном им же самим пути?» Этим досужим историком невдомек, что психоанализ — не наука, а одна из форм шарлатанства и ее успех у невежественной толпы является самым большим позором для истинного ученого. Мне приходилось слышать мнение одного горе-историка, который утверждал, что первостепенную роль в зарождении психоанализа сыграли три женщины: Берта Паппенхейм (Анна О.) является открывателем психоанализа, Сабина Шпильрейн — первым его теоретиком, а Эмма Экштейн (в соответствии с традиционной точки зрения, Ирма из «Толкования сновидений») — первый практик, испытавшая на своем носе действие революционной психиатрии. Ничего более нелепого придумать невозможно.

Подобная мифология возникает от возведения Фрейда в статус богоподобной личности. Психоаналитики не могут и подумать о том, что «святой» Зигмунд обвел их всех вокруг пальца, сочинив легенду, как Брейер, в роли Иоанна Крестителя, участвовал в зарождении нового вероучения. В действительности же, его наставник с грустной иронией смотрел на этого Спасителя человечества. До 1895 г. он еще надеялся наставить своего заблудшего ученика на путь истинный. Но, убедившись в бессмысленности затеи, навсегда отошел от заполошного «Божьего Помазанника». Тем временем Фрейд решительно свернул на обходную дорожку, которой шли его родственники, когда изготовляли фальшивые деньги. Нам не известны конкретные факты его преступной деятельности, поскольку этот аферист уничтожил следы своей авантюристской биографии, но его сочинения, подобно фальшивым купюрам, несут на себе следы мошенничества — их надо только уметь выявлять.

Литература

1. Акимов О.Е. Правда о Фрейде и психоанализе. — М.: Издатель Акимова, 2005.

2. Акимов О.Е. Психология познания. Удод. — М.: Издатель Акимова, 2004.

3. Реньяр П. Умственные эпидемии. — М.: Emergency Exit, 2004.

4. Фрейд З. Толкование сновидений. — Минск, 1997.

5. Джонс Э. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда. — М.: Гуманитарий, 1996.

Акимов Олег Евгеньевич E-mail: akimov_ol@mail.ru.